На память архимандрита Иоанна Крестьянкина

Он родился в Орле в скромной, простой семье и с детства впитал дух молитвы и христианского благочестия, впитал дары любви и добра, так свойственные русскому человеку. Следы Промысла Божия незримо присутствуют в жизни каждого из нас. Ребенок явился на свет в день памяти  преп. Иоанна пустынника, имя которого он получил в святом крещении. Но в этот же день Церковь вспоминает и преп. Марка и Иону Псково-Печерских. А крестили младенца в храме Пророка Илии, который в обиходе называли Николо-Песковским, было то 13 апреля — на сей день в тот год приходилось стояние Марии Египетской… Так вступил на свою жизненную стезю будущий подвижник, так в этих первых событиях его земного бытия словно бы прочертился путь избранника Божия. И ещё одна святая промыслительно, по молитвам матери, сопровождала его всю жизнь — великомученица Варвара: младенец Иоанн тяжело заболел, был на краю гибели, мать же, измученная горем, непрестанно молилась над ним; в какой-то миг она забылась и в тонком сне увидала св. Варвару, которая спросила, отдаст ли Елизавета (так звали мать о. Иоанна) ей сына. Та потянулась к святой и проснулась; а после этого чудесного видения ребенок стал быстро поправляться. До конца дней старец Иоанн поминал св. Варвару в своих молитвах.

Ранние впечатления от церковных служб проросли в сознании Ивана так глубоко, что определили всю его дальнейшую жизнь, а Церковь стала для отрока подлинным училищем веры и правды  Божией. Мать его была и свидетелем и участником домашних детских «богослужений», когда Иван, словно не желая расставаться и в играх своих с Богом, устраивал из полотенца епитрахиль, а из консервной банки кадило и воображал себя служителем у алтаря Господня. Тихий образ кроткой матери своей пронёс он благоговейно через всю жизнь — рассказывают, когда 94-летнему старцу передали единственную её фотографию, он умилительно прослезился.

В шесть лет отрок Иоанн уже прислуживал в храме, стал пономарём, был он духовным чадом протоиерея Николая Азбукина, который и крестил его.  А в двенадцать — впервые высказал своё желание стать монахом. Тогда, благословил его на это поприще исповедник и мученик епископ Елецкий Николай /Никольский/. Это событие как-то сразу выпрямило жизнь. Никогда больше не было волнений о будущем и бесполезных метаний — чудо Божия водительства посетило отрока Ивана.

В монастырской келии о. Иоанна, на стене, висела небольшая фотография епископа Николая и архиепископа Серафима /Остроумова/, Орловского владыки (1917-1927); на обороте её надпись:«От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца Твоего и да даст Тебе истинное счастье в жизни. Архиепископ Серафим». «В то время “юному другу”, — говорит жизнеописание о. Иоанна, — было всего двенадцать лет, и он еще только стоял у истоков долгой взрослой жизни, а два архиерея уже шли своим крестным путем к своей Голгофе, своему мученичеству за Христа. А когда встал вопрос о причислении владыки Серафима к лику святых, батюшка без колебания, но с душевным трепетом снял со стены эту драгоценную для него фотографию-святыню и отдал, чтобы приложить к материалам для канонизации. Владыка Серафим подтвердил Божие благословение о жизни своего юного иподиакона, данное ему ранее владыкой Николаем /Никольским/. Теперь уже, спустя годы, можно сказать, что архиерейское благословение исполнилось. Батюшка благодарил Господа за каждый прожитый день, и ни одного дня он не желал бы утратить из своей жизни, ибо все они — истина и милость путей Господних» (Жизнеописание// сайт «Наследный дар архимандрита Иоанна /Крестьянкина/»).

 В то далёкое время, как свидетельствовал позже сам архимандрит Иоанн, пастыри, духовники и народ православный «жили единым духом, едиными понятиями и стремлением ко спасению. А власть вязать и решить, данная Спасителем духовникам, связывала их великой ответственностью за души пасомых, способствуя созиданию, а не разорению»  (курсив наш).

Но всё резко изменилось в 1917 г., кровавые волны политических игрищ захлестнули страну, в Орловской губернии, как и везде, начались гонения на православный русский народ, объявленный большевиками «вне закона» (см. серию декретов 20-х гг. о положении Церкви в государстве).  «Наступило время такое, — рассказывал о. Иоанн, — когда всё и всех охватила тревога за будущее, когда ожила и разрасталась злоба, и смертельный голод заглянул в лицо трудовому люду, страх перед грабежом и насилием проник в дома и храмы. Предчувствие всеобщего надвигающегося хаоса и царства антихриста охватило Русь». Умолк звон колоколов, замерли Крестные ходы, исчезла радость праздников Божиих, «как сон, как утренний туман», развеялась свобода. О. Иоанн трогательно вспоминал, как Большой Крестный ход в праздник Успения Матери Божией собирал всех жителей Орла на торжество. Начинали звонить где-то далеко, на окраине, извещая, что выдвинулся Крестный ход, тут же одинокий голос подхватывал второй, третий, четвёртый, пятый… колокол, наполняя самый воздух какой-то могучей ширью, будто раздвигая пространство городских улиц, переполненных благочестивым людом, над которым плыл этот чудесный перезвон всех орловских церквей. Молитвенное единение охватывало души, и весь мiр являлся храмом Божиим, где на Престоле Царь Славы Христос, где Богоматерь и святые ликовали с народом право славящим Творца…  Свой последний Крестный ход на Успение, возблагодаряя Царицу Небесную, о. Иоанн совершил в возрасте 90 лет в Псково-Печерском монастыре; вдвоем с келейником тихо обошли они святую Успенскую обитель, на груди подвижника покоилась икона Богоматери.

А тогда, в 1917-ом, радость жизни сменилась постоянным ожиданием беды. Русь отправилась в никуда[1] — один за другим закрывались храмы, из монастырей изгонялись ветхие монахи, старицы, послушники, разбои, грабежи, убийства стали повседневностью… Отроку Ивану исполнилось всего семь лет, но перемены в жизни были так разительны, что заставили стремительно повзрослеть. Показательные суды над дорогими сердцу людьми, над владыками Серафимом и Николаем, над священниками сначала повергли в недоумение, но молитва помогала осмыслять происходящее. Год 1923 оказался незабываемым для  Ивана Крестьянкина, опять его посетило чудо — он побывал в Москве, соприкоснулся с древними святынями русскими, ступал по священной московской земле, молился в Донском монастыре, где лицезрел Святейшего патриарха Всероссийского Тихона, где получил от него благословение. Событие сие так глубоко вошло в юную душу, так благодатно пронзило её, что и на склоне лет батюшка повторял, что всё ещё чувствует прикосновение длани святого патриарха Тихона на челе.

В 1929 г. он закончил школу, поступил на бухгалтерские курсы, а далее на советскую службу, но трудиться пришлось недолго. Непросто было человеку, всецело поглощенному церковной жизнью приспособиться к законам нового общежития. Вскоре Иван, по совету орловской старицы Веры Логиновой, переехал в Москву; замечательно, что благочестивая матушка назначила ему встречу на Псковщине, у пещер, Богом зданных, — пророчество сие сбылось, а архимандрит Иоанн до конца дней поминал старицу в молитвах.

В 1932 г. Иван Крестьянкин переехал в Москву, жил на Козихе, трудился бухгалтером; но прежде всего его, конечно, увлекала церковная жизнь столицы: новые храмы, благодатные богослужения, которые часто совершали священники, в будущем новомученики и исповедники, противостояние обновленчеству и споры вокруг фигуры митрополита Сергия /Страгородского/; Москва того времени еще изобиловала блаженными Божиими людьми, ещё можно было услышать их мудрое слово, — и всё это, безусловно, влияло на мировидение молодого человека. Военные годы Иван трудился в Москве: на фронт его не взяли, болезнь глаз оставила в тылу. В 1944-ом  Иван Михайлович Крестьянкин оставил   гражданскую службу. Накануне ему приснился вещий сон — будто он в скиту у Амвросия Оптинского, ходит старец от посетителя к посетителю, а Ивана всё минует. Но вот они остались вдвоём, тут Амвросий и приказал служке принести два облачения, сказав, что будет молиться вместе с Иваном и повел того в церковь. А на Казанскую митрополит Николай /Ярушевич/ благословил псаломщика Ивана (назначен накануне в Рождественский храм в Измайлове)  на служение Матери-Церкви; 14 января 1945 года, в день памяти Василия Великого последовало рукоположение во диаконы; 25 октября 1945 года, только что ставший патриархом Его Святейшество Алексий I /Симанский/ рукоположил диакона Иоанна во пресвитера. Ненастный осенний день освещался духовной радостью — начиналась новая, желанная с отрочества, жизнь: служение Богу и людям в сане священника. Первая служба пришлась на Иверскую, а после литургии о. Иоанн впервые окрестил младенца. Таковым стало предвкушение Горнего Иерусалима.

Послевоенная жизнь Русской Православной Церкви была напряженной, даже бурной. Народ, переживший тяжелейшую войну, принесший многомиллионные жертвы на алтарь Отечества, устремился к Богу, искал духовного утешения, приносил благодарственные молитвы за спасение из земного ада… в воскресные дни крестилось иногда до ста человек, венчались солдаты с невестами в скромных нарядах, причащалось множество военных — всё это приметы времени, и духовенству в те годы принадлежала особая роль в уврачевании душ человеческих. Смиренно выполнял свой пастырский долг о. Иоанн, он остался служить на приходе в Измайлове. Ревностное делание на ниве духовной привлекало к нему прихожан, вызывало порой и неприязнь собратий, и, увы, подозрительный интерес «наблюдателей» за церковной жизнью.

В 1946 г. началось постепенное распленение Святой Троице-Сергиевой Лавры: поначалу Церкви был возвращен Успенский собор и некоторые жилые постройки. Нужно было возрождать монашескую жизнь, начинать службу. Из ташкентской ссылки вернулся архимандрит Гурий /Егоров/, который и стал наместником Лавры, ризничим же назначили о. Иоанна Крестьянкина. Казалось, исполнение его детской мечты — стать монахом — совсем близко, однако, вскоре он был отозван на свой приход. И всё же преподобный Сергий не оставил своё чадо: о. Иоанна благословили учиться в Московской Духовной Академии. На склоне лет батюшка писал: «Воспоминания о времени моего пребывания и в Московской Духовной Академии, и короткий срок моего жития в стенах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры до сих пор живы и согревают душу всякий раз, как я достаю их из запасников своей памяти». Короткое послевоенное пятилетие промелькнуло быстро, и уже с конца 40-х гг. давление на Церковь со стороны властей начало нарастать — не дремал враг рода человеческого. Опять малодоступными стали таинства Крещения, Венчания… на служащих и рабочих, посещавших церкви, опять доносили, приближались хрущевские гонения на русское православие, а самое начало 50-х гг. стало как будто их преддверием.  «Мы были связаны по рукам и ногам, — вспоминал о. Иоанн, — и каждое наше слово взвешивалось неправедными весами врагов Церкви. Но сила Божия в немощи совершается, это я вижу реально всю жизнь, и сильны мы только силой Божией». Все, происходившее с ним в те годы, о. Иоанн осмысливал так: «Живое рвение к служению ходатайствовало обо мне пред Богом и людьми как о духовнике. В то послевоенное время это было очень ответственно, серьезно и, скажу, опасно. Я отдавался служению этому. В Академии учился экстерном. И за полгода до ее окончания, когда была уже и дипломная работа написана[2], Господь переводит меня на другое послушание — в заключение, к новой пастве и новому руководству. Помышлял ли я о таком проявлении воли Божией? Конечно, нет. Но по опыту скажу, что чем скорее мы сердцем примем Богом данное, тем легче нам будет нести благое иго Божие и бремя Его легкое. Тяжелым оно становится от нашего противления внутреннего».

 

 Почти ровесник века, о. Иоанн был и настоящим чадом века двадцатого. Недобрым вихрем пронеслись и над ним многие испытания, выпавшие на долю нашего народа в сём смутном русском столетии: революция, войны, лишения, терзания за веру православную… В 1950 г. за ревностное служение Христу он был осужден и 5 лет провел в лагерях и тюрьмах. Об этих годах искушения батюшка смиренно вспоминал, рассказывая, что именно там, вдали от «шума городского», он окончательно понял, что же такое настоящая горячая молитва Богу, что такое подвиг. А ведь ему и впрямь от рождения был заповедан Господом путь подвижника благочестия. Твёрдое его убеждение, что всё в жизни человеческой есть от Бога, не было плодом умозрительных раздумий, но — итогом жизненного, практического опыта.

После освобождения по благословению митрополита Николая /Ярушевича/ о. Иоанн прибыл в Псково-Печерский монастырь, откуда вскоре был назначен на приход в село Залесье. Владыка Иоанн /Разумов/ определил его в причт псковского Троицкого собора. С рвением священника, надолго оторванного от церковного служения, принялся о. Иоанн за возрождение духовной жизни во Пскове. Однако вскоре  получил предупреждение о том, что на него вновь заведено уголовное дело и что ему лучше исчезнуть из Пскова…

В 1957 г. о. Иоанн Крестьянкин стал скромным сельским батюшкой на Рязанской земле. За плечами порядочный житейский и немалый духовный опыт, о. Иоанну 47 лет. Годы испытаний ясно ему открыли тайну народа-богоносца — не может жить полной жизнью русский человек без Бога, безбожие особенно трагично для русских, ибо известная широта наша, которую, по выражению писателя, хорошо бы сузить, ведёт доверчивого русака к пороку, к погибели. Утрата страха Божия как важнейшей строительной, нравственной категории смертельна для русского племени (но равно убийственна она и для всей христианской цивилизации). Таковы общие приметы нашей этнопсихологии.

О. Иоанн возвратился на круги своя — он вновь обрел себя в русской провинции, в гуще простого крестьянского люда. Среда эта была хорошо знакома ему с детства, но теперь всё воспринималось глазами зрелого мужа. Он буквально осязал, как жаждет народ Бога, как измучен безбытием…

Однако здесь, в Рязанской епархии, о. Иоанну пришлось опять противостоять обновлённому богоборчеству. Воистину, в хрущевскую оттепель словно восстали из вечной мерзлоты питекантропы, с подлинным варварством дикарей принявшиеся в который раз крушить русский православный дух, убивать русскую культуру, истреблять человеческое в человеке[3]. Но боголюбив был о. Иоанн, но почитал он народ свой и Отечество. И подавал ему Господь за то великую благодать Святаго Духа. Ожила с невиданной красивой силой служба в Косьмо-Дамиановской церкви села Летово, особенно торжественны были службы, посвященные Матери Божией. Труждаясь на своём приходе, не забывал о. Иоанн и об обездоленных верующих, в селах которых храмы были порушены. На престольные праздники оных отправлялся священник по окрестным весям. «Какими же благодатными были эти праздники, эти встречи с Божиими людьми, — повествует жизнеописание архимандрита Иоанна. — Старческие, испещренные морщинами лица, скудная претрудная жизнь. Но из-под белых платочков глядели на мир ясные глаза матерей и сестер, не утративших живой веры и живой молитвы к Богу, и часто это была молитва Иисусова. <…> Служба начиналась с молебна покровителю существовавшего здесь некогда храма. Старческими дребезжащими голосами, но с большим воодушевлением пели все собравшиеся. После молебна совершали Исповедь, Соборование и Причастие, а завершали моление панихидой – так все на насущную потребу Божьего люда. А какие были исповеди! Свои детские проступки и шалости старицы омывали слезами[4]. Рассказы батюшки об этих благодатных службах исполнены благодарностью Богу, благодарностью дорогим рязанским простецам – деревенским женщинам, которых он учил и у которых учился сам. Умудренные суровой жизнью и ею получившие просвещение души, они нередко приоткрывали перед священником глубину своего восприятия всего происходящего, заглядывая далеко вперед. И вспоминал отец Иоанн их простую речь, исполненную прозрений» (см. сайт «Наследный дар архимандрита Иоанна /Крестьянкина/»).

После того как о. Иоанн буквально оживил в селе Борец разрушенный храм-«дворей» (дворец), как называли его жители за превеликие для сельской церкви размеры, неугомонного священника уполномоченный по делам религии своей властью сослал в село Некрасовка, удаленное на добрый десяток километров от райцентра, да кроме кукурузника (раз в неделю), иного транспорта там и не было. Церковь в Некрасовке была готова к закрытию и, верно, сам святитель Николай призвал для её  спасения Божия работника. Недавно ушедший  реставратор и искусствовед   Савелий Ямщиков вспоминал после кончины о. Иоанна:

 

«На первый взгляд он был воздушным, нереальным, ангельским человеком, но на самом деле все, чем он жил, чему учил, было посвящено сохранению мощи нашей веры и силы нашей Церкви. <…> Когда я услышал о смерти отца Иоанна — насельника Псково-Печерского монастыря, который многие годы является столпом веры в России, — меня это сильно потрясло и взволновало.  <…> Уходит старец, словно гаснет маяк. Ныне погас один из главных маяков нашей сегодняшней очень и очень темной, запутанной, кромешной жизни. <…>  В 1964 году я работал в экспедиции в Рязанской области, составлял опись, ставил на учет уникальные иконы, находящиеся в действующих церквах области. Работа была рутинная — открытых церквей было немного... Зачастую мы встречали или равнодушных священников или очень подозрительных батюшек, которые, несмотря на все наши бумаги за подписью министра культуры, сообщали о нашем прибытии в милицию. <…> Но вот однажды мы приехали в деревню Некрасовка, Ермишинского района Рязанской области. <…> Красивая деревня, посередине пруд, а рядом стоит свежепокрашенная деревянная церковка девятнадцатого века. <…> в какой-то момент нам навстречу из врат храма удивительной легкой походкой — как будто не шел он, а парил в воздухе — с доброжелательной улыбкой вышел сияющий радостный батюшка. Глаза его искрились любовью, как будто к нему приехали не чужие незнакомые люди, но его близкие родственники. Когда я начал рассказывать о наших научных задачах, он ответил, что очень рад нас видеть и привел благородный пример новгородского митрополита Арсения /Стадницкого/, собиравшего иконы и помогавшего устраивать новгородский историко-церковный археологический музей. Осведомленность и просвещенность сельского батюшки тогда меня поразили.

Он пригласил нас в церковь. …на… стенах висели… десятков семь икон. Эти иконы были собраны из закрытых молельных домов, из разрушенных церквей. Отец Иоанн очень порадовался, что мы поставим их на учет, что они не пропадут в случае чего. Мы провели в Некрасовке три удивительных, незабываемых дня. Для тогда еще совсем молодых людей встреча с отцом Иоанном была грандиозной находкой и важным уроком. Он поразил нас своим тактом, элегантностью, доброжелательностью. Это, несмотря на тяжелые испытания, через которые ему довелось пройти по жизни. Затем многие годы мы переписывались… (см. сайт «Наследный дар архимандрита Иоанна /Крестьянкина/»). За десять лет службы в Рязанской епархии о. Иоанн сменил шесть приходов, всюду восстанавливая храмы, вдыхая жизнь в поруганную душу русскую… Как свидетельствуют духовные чада о. Иоанна, ни один из возобновленных им храмов не закрыт и по сей день. В 1966 г. 10 июля о. Иоанн принял монашеский постриг, наречен он был в память святого евангелиста Иоанна Богослова. Святейший благословил новому монаху пребывать в Успенском Псково-Печерском монастыре (указ 1967 г.). Прощаясь с возлюбленной рязанской паствой, батюшка обещал «проложить дорожку» в псковскую обитель, что в точности и исполнилось.

Многие годы о. Иоанн подвизался в Псково-Печерском монастыре. Обитель эта была особой – не прекращалась в ней молитва Господня ни на миг в нашем исповедническом веке. Окормляемый валаамскими и оптинскими, глинскими старцами, передавшими о. Иоанну живую творческую традицию русского православия, печерский монах со временем и сам стал одним из самых почитаемых старцев уже второй половины ХХ в. В 1970 году, на праздник Святой Пасхи, отца Иоанна возвели в сан игумена. Батюшка, искренне смущенный своим недостоинством, говорил: «Нет, нет, не истолкла меня еще жизнь, чтобы мне достойно золотой крест на персях носить». А в 1973-м, на праздник Благовещения Пресвятой Богородицы, надели на него митру, возведя в сан архимандрита. Прочитали над главой его молитву, а у него одна дума: «Господи, что я с этим делать буду?» Совсем дух его оробел, как он объяснял: «Дали-то не по заслугам, а выходить кому-то надо, вот и нужен я стал как архимандрит. И надели на меня митру, как на болванку, а ведь положено только через  сорок лет, и то по особым заслугам» (см. сайт «Наследный дар архимандрита Иоанна Крестьянкина»). В конце 70-х гг. о. Иоанн стал духовником монастырской братии.

 Нескончаемые вереницы паломников стекались к о. Иоанну со всей бескрайней страны Российской, чтобы услышать слово Истины, наставление, взять благословение на то или иное жизненное начинание. И старец всем подавал духовную помощь — всё в жизни от Бога! От Творца, по многим трудам, получил он благодать Духа Святого и те священные дары, которыми радостно делился со страждущими. Господь сподобил о. Иоанна прозорливости, смиренномудрия, преподнес ему великие щедроты любви к ближнему, ибо в каждом к нему приходящем   видел он чадо Божие, лицезрел образ Царя Небесного. Молитвенное утешение страждущей души, не есть ли это высокий смысл жизни человеческой?! Не есть ли это главное назначение духовного водителя?! — ибо внутренний покой, обретаемый взыскующим с мудрым наставлением, есть главное условие бытия человека созидающего, делателя на ниве Христовой, а значит, желающего уподобиться своему Творцу. Именно такое, творческое расположение духа стремился передать о. Иоанн пасомому стаду Божию. Люди уходили и уезжали от него буквально окрыленными, разрешёнными от бремени страстей и грехов, сокрушающих помыслов и отчаяния — всё в жизни от Бога! — не переставал напоминать старец.

От него и впрямь шло доброе тепло — таким уж, видно, создал его Господь. Отец Иоанн вспоминал, как в детстве ему попадало за то, что кормил мышек; плакал он и над погибшим цыпленком, жалел всякую тварь Божию — и опять это очень наша черта: жалостлив русский человек, мягкосердечен, боголюбив. Духовные чада о. Иоанна (которых он ласково — тоже его характерная черта — называл «чадцами») передают, что как-то наблюдали трогательную картинку: неподалёку от отдыхавшего на полянке батюшки паслись овцы, и вдруг одна отделилась и направилась к старцу, почти облобызала его и склонила свою головку на его колена. Совсем раннехристианский сюжет — пастырь добрый, — и как это красноречиво символично!

Наш рассказ, конечно, являет только штрихи, но штрихи драгоценные, к образу старца Иоанна; добрый свет его души, его молитвы струятся к нам из Вечности, из селений праведных, что уготованы Творцом подвижникам христианского благочестия.

Вечная память!

 

---