| пятница 26.04.2024 13:35:54 | 302028, г. Орел, ул. 7 Ноября, д. 43. Телефон / Факс: 8 (4862) 43-46-71 |       |
 | ||||||
| НОВОСТИ | ПЕРЕДАЧИ | РАДИО РОССИИ | ПРОГРАММА ПЕРЕДАЧ | О НАС | ||
      |
Главная » Новости 15:36, 18 июня 2007 года КАК ДЕЛАЕТСЯ ИСТОРИЯКогда отечественная история последний раз на нашей памяти вышла из берегов, три дня подряд шел непрестанный дождь… Сплошной, проливной, обложной.Дежурные ангелы, пастухи облаков, собирали тучи со всей России и сгоняли их к Москве, чтобы остудить накал страстей, раздиравших столицу в роковом августе девяносто первого года. Фашистский мятеж в Испании начинался кодовой фразой по радио: над всей Испанией безоблачное небо. У нас было всё наоборот. Телевидение, реквизированное путчистами, впало в коллапс и маразматически грезило бледными видениями «Лебединого озера». Потом на экране самолично объявились захватчики власти, и главный из них, перепуганный до смерти своей смелостью, едва сдерживая дрожь в руках и судорожно сглатывая сопли, нес очевидную околесицу. Круглые сутки радио врало обо всем, кроме погоды, и бывший советский, а теперь незнамо какой народ, привычно дешифруя идеологические клише и риторические обороты, слышал сквозь наглое вранье голос истории. И голос этот, приглушенный шумом дождя, был страшен, подобно рычанью апокалиптического зверя, напрягающего мышцы перед прыжком. Моя дочь, по юному возрасту своему склонная к радикализму, а по образу мыслей к своеволию, рвалась победить или умереть на баррикадах Белого дома, и мне стоило большого труда сдерживать и гасить ее прекрасные порывы. Чтобы охладить ее благородный пыл, я читал и комментировал ей слепую самиздатовскую распечатку повести братьев Стругацких «Гадкие лебеди». Там над прóклятым городом тоже шел нескончаемый дождь, смывая и унося культурный слой прошлого, и оттого настоящее сгнивало на корню, а будущее было чужим и пугающим. Один из персонажей, удрученный трезвостью, высказывает в разговоре простую и страшную мысль, которую не оспорить: будущее делается нами, - но оно не для нас. Два дождя, на улице и в книге, сливались в один сплошной поток; представления о действительности, построенные на слежавшемся песке обыденности, теряли опору и рушились в ширящийся хаос. Время вышло из русла календаря, затопляя подвалы общественного сознания, и по лабиринту разума, загроможденному всяким философским старьем, в восторженном ужасе носилась одинокая мышь-мысль: началось… Так мое поколение, чьи лучшие годы пришлись на вторую половину минувшего века, впервые почувствовало на устах сладкий вкус свободы. В том дожде, когда его, смеясь и плача, слизывали с губ вымокшие защитники демократии, было столько свежести и прохлады, что дух захватывало предощущением нечаянного счастья. Ход событий, который мы считали строго детерминированным, вдруг застопорился перед смешным препятствием декоративной баррикады, и вектор времени развернулся веером вероятностей. 19 августа 1991 года, в праздник Преображения Господня, в России стало возможно всякое. В физике есть понятие точка бифуркации, обозначающее момент нелинейности процесса. То есть в этой критической фазе его течение направленным воздействием или случайным фактором может быть повернуто в любую сторону. Пройдя точку разрыва причинно-следственной связи, процесс вновь стабилизируется на одной из вероятных линий развития, и его дальнейший ход может быть просчитан далеко вперед. Вплоть до следующей точки бифуркации. Это неустойчивое равновесие хаоса и порядка, случая и предопределения в каком-то смысле может быть отнесено к историческому процессу. Невозможность футурологии, то есть научного предвидения будущего, сформулирована Людвигом Витгенштейном в одном точном афоризме: Мир движется не по прямой, а по кривой, направление которой всё время меняется. Иными словами, уравнение с бесконечным множеством неизвестных, каковым является история, решения не имеет. Этот момент непредсказуемости – залог нашей свободы и завет нашей ответственности. Два с небольшим года после тревожного августа нам казалось, что история делается на наших глазах и при нашем непосредственном участии. Потенциальная энергия человеческой массы стала кинетической. Хотя первоначальный энтузиазм выдыхался изо дня в день, и в идейные пустоты заползал холодный туман сомнения. В начале октября девяносто третьего, когда Руцкой по радио вызывал авиацию бомбить Кремль, а Ельцин двинул танки на захваченный противником Белый дом, свобода выбора свелась к альтернативе: хрен или редька… Это был второй исторический момент – момент прозрения. Вперившись взглядом в картину битвы на экранах телевизоров, мы не увидели в перспективе ничего хорошего. Осенний ветер сдувал гарь с руин поверженного парламента, мёл листья по бульварам и походя шевелил волосы на головах убитых, выложенных на тротуарах. Эти люди не знали, как делается история; они впутались в неё по стечению обстоятельств и вряд ли бы добровольно согласились стать ее расходным материалом. Два дня спустя в одной из газет был опубликован список жертв: под № 20 там значился Владимир Ермаков… Я счёл это совпадение символическим, и свои дни от того рокового числа вплоть до последнего часа полагаю даром судьбы. История, потоптавшись на распутье, выбрала одну из дорог с односторонним движением, и пошла себе дальше, не оглядываясь на нас. Кто попал ей под ногу, был втоптан в землю, а кто подвернулся под руку, схлопотал по морде. Так мое поколение, нимало не приученное к гражданской ответственности, получило свою локальную гражданскую войну и почувствовало на разбитых губах солёный вкус истории. Три дня в августе 91 и три дня в октябре 93, -- вот и всё наше пассивное участие в выборе генерального направления русского пути. Время до и после точки бифуркации обладает мощной исторической инерцией, которую умом не одолеть. Что не мешает историкам и политикам самонадеянно судить ход событий, - при этом откровенно подсуживая собственным интересам. Лидеры государства делают вид, что они точно знают, куда нас ведут, а мы делаем вид, что следуем за ними. Так создается эпоха. Творцы истории, как все художники, настаивают на свободе творчества. Однако на практике эта опасная свобода чревата возможностью извращений. Современность априорно стремится суммировать историю и подвести итоги таким образом, чтобы все убытки списать на предшествующие эпохи, а всю прибыль перевести на свой счёт. Порой из анналов изымаются целые пласты документов и замалчиваются или умаляются события чрезвычайной важности. Порой из самых лучших побуждений в прошлое подбрасываются разного рода фальшивки: злонамеренные «Протоколы сионских мудрецов», велеречивая «Велесова книга», скудоумные «Русские веды». В исторической науке такая простота хуже воровства: прорехи в фактичности можно зашить нитью логики, а вот злокачественные мифологемы могут прорасти в господствующую идеологию метастазами фашизма. Шовинизм – это империализм, направленный в прошлое: стремление отнять и захватить как исторический плацдарм чужое время. Чтобы потом, опираясь на прошлое, захватывать себе то, что плохо лежит в настоящем. Другая бездна таится в историческом беспамятстве. В сентябре 2005 года на Х Международных писательских встречах в Ясной Поляне мексиканский писатель Франсиско Сеговия высказал поразительную идею о паритете права мёртвых и права живых. Все те, кто жили до нас, овеществляли своё существование в напластованиях истории, и новые поколения должны принять и дополнить их наследие. Как сказал классик английской консервативной мысли Эдмунд Бёрк, - История – это союз между умершими, живыми и ещё не родившимися. И нарушить этот завет нельзя. Если право живых зажато мёртвой рукой окостеневшей традиции, живые уподобляются призракам и наступает тьма. Если право мёртвых попрано циничными наследниками, мёртвые восстают и настает хаос. Как делается история – этого я не знаю. Подозреваю, что этого не знает никто. Ни один историк никогда не сможет хотя бы приблизительно сформулировать непреложные законы истории, и потому ни один политик не сможет проверить их на практике. И это хорошо. Может быть, только это и дает нам шанс на продолжение истории из безначальности в бесконечность. Гегелю приписывается парадокс, ставший в наши дни банальностью: Единственный урок истории заключается в том, что человечество не извлекает из нее никаких уроков. Из этой аксиомы выведено множество следствий; мне бы хотелось добавить к ним еще одно: основной урок истории состоит в том, что мы, изучая героические деяния и ужасные события прошлого, можем наглядно представить себе, на что способны люди, которые ни на что другое не способны. Пожалуй, архетипическим периодом истории на все времена останется начало нашей эры. Когда на вершине своей мощи Рим был озарен трагическим закатным светом, в темной глубине катакомб занимался невечерний свет христианства. Свет в конце туннеля… То, что в истории является концом одной эпохи, становится началом другой. В зависимости от внутренней склонности, историк может положить этот неоспоримый факт в основу оптимистической или пессимистической историософской концепции. Так же, как и простой обыватель. Так же, как вы и я. Ибо история делается за наш счёт. «Лекции по философии истории» Гегель начинает с грустного постулата: Первое, с чем сталкиваешься, созерцая прошлое, - это руины. Парафраз этой сентенции Иосиф Бродский вписал в «Письма римскому другу»: «Мы, оглядываясь, видим лишь руины». Взгляд, конечно, очень варварский, но верный… Иногда, равнодушно перещелкивая экран телевизора с картинки на картинку, я попадаю на парад трансвеститов или бой без правил… Охваченный сложным чувством, тошнотворной смесью тоски и стыда, я чувствую себя последним римлянином, коротающим время в ожидании неизбежного прихода варваров. В этом уподоблении я захожу дальше Гегеля и Бродского; в глазах, подернутых сожалением, настоящее выскальзывает из своих контуров и обретает зыбкую текучесть руин. Это не мираж, к сожалению, а проекция вероятности в перспективу. Что ж… История необратима. Человек конца эпохи все свое мужество собирает в горсть, в которой зажата россыпь воспоминаний. Единственное, что остается пережитку истории, - достойно принять приговор судьбы. И в то же время я всей оставшейся душой надеюсь, что поколение, к которому принадлежит моя дочь, живет не в конце моего, а в начале своего времени, которое будет лучше, чем наше, и потому с уважением, которого мы, в общем-то, не заслужили, сохранит наши руины. Сохранит лучше, чем мы наследство наших предков. Владимир Ермаков |
Адрес: 302028, г. Орел, ул. 7 Ноября, д. 43. Телефон / Факс: 8 (4862) 43-46-71.
