четверг 28.03.2024 17:11:57 302028, г. Орел, ул. 7 Ноября, д. 43. Телефон / Факс: 8 (4862) 43-46-71
16+





Вести-Орёл
Вести-Орёл. События недели
ВЫБОРЫ 2024
Вести. Дежурная часть
Вести. Интервью
Открытый доступ
Спецпроекты ГТРК "Орёл"
Очерки и публицистика
Архивное дело
Парк культуры
Пульс
Своя земля
Контакт
Утро с митрополитом Тихоном
Такая жизнь
Солдаты России
Спорт. Alive
Кем стать?
Желтый объектив
Национальные проекты 2019-2024
Деловая жизнь
Утро России. Орел
Театральный радиопроект "Литературная волна"






Главная » Вести. Культура

13:58, 24 мая 2004 года

Зеленая зона <Золотой Маски>

Театральная жизнь Орла подобна стоячей воде, по которой разве что упавший камешек типа очередного музыкально-танцевального спектакля <Свободного пространства>, образует легкие круги. Или вот, к примеру, недавно проходивший показ спектаклей престижного российского фестиваля <Золотая маска> стал для любителей театра, может быть, главным событием сезона, его живительной зеленой зоной. Право же, где еще увидишь всего четыре, но все-таки живых, вызывающих интерес спектакля, в разное время удостоенных высокой награды? Понятно, что фестиваль <нетленки> не отбирает, наше время на них неурожайное, но он выделяет лучшее, что есть на сегодняшний день. Нам показали день вчерашний, что для нас, провинциалов, тоже неплохо. Спектакли эти в репертуаре, и мы получили представление, чем живет театральная Россия.


Орловцы посмотрели спектакль Абаканского театра кукол <Якоб Якобсон> -- притчу о человеке, оказавшихся в жерновах мировой катастрофы. И хотя заявленная тема размышлений о путях человечества, обрекающего себя на исчезновение, о невозможности сотворить мир иной, рассказана, главным образом, иллюстративно, но воссозданные изобретательной режиссурой, образной, выразительной сценографией и замечательными артистами картины событий вызывали умиление и восхищение необыкновенно широкими возможностями кукольного искусства, которые орловские кукольники, к сожалению, не используют.

<Старший сын>, поставленный Юрием Бутусовым со студентами курса В. Пази Санкт-Петербургской театральной Академии, симпатичен азартом, молодым задором, искренностью актерского существования, сценографическим решением: предместье из пьесы Вампилова представлено как мир бесконечных дверей, за которыми живут такие разные герои, объединенные одной исторической судьбой. Надо перелезть через стены, перепрыгнуть бугры, спуститься с высоты, чтобы оказаться перед дверью - путь человека к человеку непрост. Плоскость сцены делят по горизонтали рельсы - рельсы жизни, рельсы времени. Вот что касается времени, тут режиссер с ним явно не совладал. Пьеса начала 60-х годов прочно привязана к этому историческому периоду и своим сказочным сюжетом: ну кто сегодня будет пытаться пристроиться на ночлег в чей-нибудь дом? Кто поверит нежданному гостю, что он -- родственник, кто, оказавшись в чужом доме будет горячо, с пробудившейся внезапно любовью, участвовать в устройстве хозяйских дел? Нет, сегодняшние реалии иные - жесткие, драматичные. Какую связь времен нашел постановщик. А никакую: играют как будто бы 1960-е, звучит текст про конец войны, в которой участвовал Сарафанов (а его играет юный студент), а этому тексту аккомпанирует музыка 1990-х,

костюмы вообще современные, Нина - в кожаных штанах... И все это вместе - не диалог времен, а немыслимое количество допущений. В условия игры входит наше знание пьесы, времени, сюжета, мы должны мысленно адаптировать Вампилова к нуждам учебного спектакля, допустить априорное отсутствие всякой достоверности - и такой, и такой, и такой... А пьеса-то требует серьезных вопросов, подробного разговора, внутреннего движения. За вечер и ночь переламываются человеческие судьбы, люди пьют чай и водку, а наутро...Как только действие тормозит - включаются музыка и пластика, и хорошо тренированные ребята лихо бегают туда-сюда, лазают по двухэтажной декорации. Драматическое действие отсутствует: от начала до конца с героями ничего не происходит. Вместо внутреннего движения - пластика, танцы, ритм. Молодые актеры играют одной - двумя красками. Исключение составляет, пожалуй, Д. Лысенков. Его Сарафанов трогателен и поэтичен, в нем есть скрываемый драматизм одиночества, несвершенности помыслов, и благодаря этому в спектакле все-таки всплывает тема отцовства, освещающая и тему потребности молодого человека Бусыгина в семье и любви к ближним, поэтому спектакль все-таки вызывает интерес.

Самое ценное в фестивальном показе - классика. Спектакль московского ТЮЗа <Иванов и другие> в постановке Генриетты Яновской с самого начала вызывает шок. Пьесу Чехова о человеке, которому мучительно совестно жить в пошлом мире перевернутых ценностей, режиссер прочла через все творчество писателя, поэтому в спектакль забрели персонажи <Чайки> и <Дяди Вани>, <Трех сестер> и <Вишневого сада>. Они - зеркало, пусть кривое, утрирующее, но все-таки зеркало для страдающего Николая Алексеевича Иванова, мучительно и горько открывающего для себя суть вещей.

Их присутствие невыносимо, и чем яростнее и отчаяннее он открещивается от них, тем виднее его сходство с ними. Иванов отражается в них. Он страдает - со своими страданиями носятся все. <Брат мой, страдающий брат!> -- бодро декламирует Прохожий и лезет обниматься с Ивановым, роняя слезу умиления. Каждый норовит громогласно высказать свои страдания, навязать их Иванову, насильно всучить ему, как аквариум, который Епиходов неожиданно выносит из-за кулис и вручает растерянному герою, который не в силах противиться и покорно принимает ношу и прижимает ее к себе. Персонажи пристают к нему, теребят его, перебрасываются репликами, как мячами. Сравнение не случайно: однажды на сцену, действительно, падает и несколько раз подпрыгивает детский мячик. Персонажи из поздних чеховских пьес падают в пространство <Иванова>, как мячи. Пришельцы чувствуют себя уверенно, двигаясь по своей орбите, лавируя между стволами на сцене. Реплики их втискиваются между строк <Иванова>, сами они то и дело просачиваются сквозь стены, гуськом семенят друг за другом, вычерчивая замысловатые траектории вокруг <законных обитателей>. Странные эти персонажи предстают то вполне реальными гостями, прохожими и компаньонками, то какими-то фантомами, живущими в своём ритме. Одни ведут себя, как и подобает приживалам: садятся в уголке, тихо жалуются на свои беды, суетятся у самовара. Другие же врываются вихрем, мечутся по сцене в непонятной эйфории. Яновская выбрала из пьес Чехова персонажей - недотёп. Неудивительно, что больше всего пожаловало гостей из <Вишневого сада>: Епиходов, вслух раздумывающий, что ему делать со своим револьвером; Пищик, способный говорить <только про деньги>, Гость или Прохожий, увидевший в Иванове <страдающего брата>; гувернантка Шарлотта, которая <все одна, одна, одна> превратилась в двух клоунесс - двойняшек в одинаковых шароварах и с одинаковыми прическами - султанами, а две Маши - из <Чайки> и <Трех сестер> -- наоборот, слились в одну.

Проще всего, округлив глаза, перечислять знаки режиссерского своеволия на чеховской территории: всяких там чужих Пищиков и Прохожих напустила, они на роликах ездят, Сара с мячом на бревне балансирует, а Иванов и вовсе подтягивается на перекладине и вниз головой повисает:

В результате таких описаний может остаться только гром и фейерверк, блестки клоунада и штучки. Только ведь все <эффекты>, которыми <Иванов> оснащен с лихвой, не для демонстрации неистощимой фантазии постановщика нам предъявлены. Яновская ставила спектакль сложносочиненный, моногоуровневый, развернутый в ширину и глубину. Режиссерское решение вполне оправдано: Яновская различила во всей чеховской драматургии устойчивые мотивы, она тщательно подобрала реплики - отзывы, рифмы, рефлексы, поэтому мотивы одиночества, неприкаянности и бесприютности, глухоты и отчуждения, мотивы любви и нелюбви, скуки, пьянства, звучащие в <Иванове>, многократно усилены, расширены. Режиссер сохранила основной принцип чеховской полифонии: персонажи второго плана развивают ту же мелодию, что и главные герои, но только в другой тональности, служат комическим аккомпанементом.

Не только чудаки-пришельцы пристают к Иванову, но и соседи по пьесе только и делают, что донимают его - кто любовью, кто обличениями его пороков, кто вымоганием денег, кто призывами к новой жизни. Он всем что-то должен.

Переполнив спектакль чужаками, Яновская высвободила пространство двум женщинам, любящим Иванова. Сара появится впервые, выскочив из-под пледа Шарлоты. Она все пытается веселиться сквозь слезы, играть, как прежде, в дни счастья. Саша ведет себя серьезно.

Оксана Кирющенко играет резко, грубовато, точно следуя логике, предложенной режиссером. Выдуманные страсти недалекой провинциалки не вызывают сочувствия. Смешно, нелепо и грустно видеть ее оголтелое стремление к Иванову, который ее не любит, а только уступает перед напором, смиряется. Он привлекает её к себе, не видя, что, глотая едкий пиротехнический дым, кашляя, бродит в потёмках Сарра, ищет его. Вдруг она застывает, безмолвная, окаменевшая, с красным факелом в руке, увидев обнявшуюся пару.

Сарра Виктории Верберг выглядит ненамного старше Шурочки. Их уравненный возраст обостряет соперничество. И если Саша наступает, давит на Иванова, то Сарра терзает и рвёт у него сердце.

<Гевалт!> - повторяется её возглас, сигнал тревога, беды, стон то ли женщины, то ли птицы. Не смягчая, не скрывая боли, выкрикивает Сарра песни своего народа. Ранит слух немелодическое, некрасивое это пение, вырывающееся из слабой, чахоточной груди. У Сарры - хрипловатый, надсадный голос - Верберг говорит на низких, царапающих нотах или вскрикивает. Такая же ломаная линия движений - тело готово согнуться, переломиться пополам, вскинутые руки - упасть плетями. Надрыв выражен почти буквально в этой рваной, нервной, экспрессивной пластике, которая так рифмуется с жесткой сценографией спектакля.

Вся сцена одета в железо. Железные стены, пол, потолок, сквозь который тянутся металлические стволы - трубы разной толщины. Сценография Сергея Бархина - первое, что мы видим в спектакле, занавес здесь отсутствует. Глаз привыкает к бурому, ржавому цвету, к мертвому пейзажу. Перед нами мир, лишившийся теплоты, дыхания и изменчивости жизни. Однозначность сразу выданного декорационного решения искупается трансформациями, которые происходят со средой благодаря невероятно изощренной игре света. Конструкция оживает, кружевной узор в потолке и стенах (металл истончен до дыр) сплетается в паутину бликов и теней, в густоту листвы, прошитой солнцем. В просыпающийся сад выходит человек и что-то насвистывает. В ответ ему раздается трель разбуженной птицы, и утреннее летнее солнце брызжет сквозь ветки, пускает наперегонки свои <зайчики>, -- с такой пластической увертюры начинается спектакль. В этом летнем благолепии появляется Иванов - босиком, в расстегнутой косоворотке, вытирая лицо и шею полотенцем.

Кого сыграл Сергей Шакуров, актер, обладающий значительностью, яркостью и силой собственной личности во всех своих сценических работах (не забуду никогда его пронзительного, тонкого Сирано де Бержерака в спектакле Бориса Морозова)? Чехов писал Суворину: <он начинает туманиться, терять определенную физиономию>, -- вот это и умудрился сыграть Шакуров. Невозможно рассказать о его Иванове: вроде он запоминается ясно, в деталях, можно пересказать его действия, описать облик, и все-таки он туманится. Актер играет опустошенность героя.

Иванов безуспешно борется с растущим раздражением. Пытаясь овладеть собой, он выдавливает улыбку отчаянья. Парадоксальная мимика ошеломляет: вместо того, чтобы свирепо зарычать, Иванов -- Шакуров вдруг становится почти ласковым. И бешенство его потом взрывается громко, но не мощно. Он, как и другие, срывается на крик часто, краснеет от прилива крови к голове. Это раздражение нервов, а не от колебания темперамента. В потоке его торопящихся, частых, отрывистых самообвинений не всегда понятна логика, но всегда захлестывает волна его непритворного, непереносимого страдания. Иванов болен, и в болезни своей бывает низок, страшен по отношению к тем, кто его любит. Объясняясь с Саррой, Иванов почти всегда оказывается обращенным к нам лицом. Сарра молит остаться, ждет, а он, уже уходя, вдруг оборачивается, делает шаг и смотрит на нее. В эту страшную минуту все на его лице читается: жестокая, бесповоротная нелюбовь к Сарре, ненависть к себе и при этом высокомерие, бесстрашие человека, перешедшего все пределы. В его позе, посадке головы есть что - то немилосердно оскорбляющее Сару, и еще нечто, действительно ограждающее его от житейских обвинений в подлости.

Бодрый, оживленный является он к Шурочке перед венчанием. Пробегающий мимо Гость нацепляет Иванову на ногу роликовый конек. Он остается в нем до финала, и во время разговора с Сашей непрерывно вскакивает и ходит. Припадая на ногу, как калека, Иванов, хромая, пересекает сцену, чтобы схватить яблоко и захрустеть им дуэтом с невестой. (Так же яростно вскипая, злобно он до этого чистил картофелину).

Уже перед самым концом есть у Иванова мгновение покоя, когда он ложится на железное бревно, а все стоят вокруг, как у смертного одра. А потом он поднимается, и красиво, спокойно, элегантно взмахнув полой люмпеновского, с оторванным карманом, плаща, уезжает на своем единственном ролике, плавно катится в глубину, а там ударяется о стену и падает. В темноте слышен голос Сименова - Пищика: <О, дайте отдышаться:воды дайте:>. Яновская уготовила своему герою не трагический финал, а какой- то смазанный, невсамделишный, шутовской, что поначалу вызывает протест. Но, может быть, в этом шутовском уходе нужно услышать трагические звуки лопнувших струн. Дымок от хлопушки, погасший бенгальский огонь. Выстрел? Лопнула склянка с эфиром. Дело в том, что Николай Иванович застрелился.

Рассчитанный на зрителя образованного, думающего, способного <прочесть> спектакль, <Иванов и другие>, как все спектакли фестиваля, наводит на грустные мысли о состоянии сегодняшнего периферийного театра, успевшего приучить своего зрителям к зрелищам другого свойства.

Но не будем о грустном, а завершим обзор еще одним спектаклем, имеющим отношение к классике, хотя поставлен он по самостоятельной, что ни на есть современной, созданной одним из идеологов <могучей кучки> сегодняшних драматургов Михаилом Угаровым, им же и осуществленной на сцене Центра драматургии и режиссуры под руководством А. Казанцева. Это <Облом off>. Чем привлекает нас знаменитый герой Гончарова? Тоска человечества по утраченному раю, утраченной цельности души в наше время, может быть, еще более отчаянна и ощутима, чем в веке XIX. <Облом off>, как и литературный первоисточник, обнаруживает для нас тип <нашего человека>, который сохранил способность вот так любить, жить, взирать на мир и на людей. Можно выстраивать прозрачные аллюзии пьесы с нашим временем - временем <Штольцев> и рассуждать о том, почему автор делает Обломова, а не Штольца <героем нашего времени>. Это возможно. Интересней другой вопрос - почему же пьеса об Обломове Илье Ильиче сегодня актуальней прочих?

Центральная же, основная идея романа Гончарова о цельности Обломова и о <несовместимости его заболевания с жизнью> подробно прописана и в пьесе, которая буквально начинена декларациями и рассуждениями Ильи Ильича о цельности человеческой натуры. Это проговаривается и обозначается чуть ли не в каждой сцене. Сюжет пьесы узнаваем, действующие лица - известны: тот самый Обломов, у которого один носок шерстяной, другой - бумажный, наглый Захар, суховатый Штольц, нервическая девушка Ольга, земная Агафья. Здесь, как и в любом русском классическом романе, встреча героя с любовью - главное испытание в жизни. Чернышевский об этом еще в XIX веке целую статью написал: <Русский человек на rendez-vous>. Наше время диктует иные приоритеты, но не для русского человека, Ильи Ильича Обломова, поэтому драматург оставляет эту дилемму: герой, выбирая любовь, неизбежно должен потерять себя, отказываясь от любви, он умирает от невыносимой тяжести бытия, поселившейся в его сердце. Написанная блестящим языком, в котором соединились гончаровская поэтика и современные интонации, предлагая порой парадоксальные ходы, пьеса эта апеллирует к психологическому театру, и кажется, что только так и может сегодня существовать живой, <дышащий> театр.

Воля автора пьесы кажется абсолютной, режиссерский язык - скуп и лаконичен. Основное внимание сосредоточено на существовании актеров: сочетание характерности, иногда почти гротесковой, найденной для каждого актера, и обживания текста пьесы.

Несомненный успех спектакля, его обаяние во многом обязаны блестящим работам молодых актеров. Органика существования такова, что кажется: подбор актеров совершался по принципу максимального совпадения актера и персонажа, вживание в образ минимально, характерность достигается двумя-тремя точными мазками. Здесь, в пространстве сцены, соединяются текст с заложенными в нем иронией, сегодняшним абсурдом диалогов и прорастающие сквозь этот текст вибрирующие отношения между героями, не названные, но созданные актерами.

...На сцене синеватый полумрак, еще никто не пришел, раздается тихая, заупокойная песенка: <Где-то во вторник умер покойник, пришли хоронить, он на лавочке сидит...>.

Когда музыканты заняли свои места на балконе над сценой и на сцене зажегся свет, пришел человек, вернее, ворвался, нарушив покой почти пустой комнаты. Высокий молодой человек в черном сюртуке (Артем Смола) был очень возбужден, чуть картавил и, едва заговорив, начал горячиться. Он оказался начинающим доктором, который пришел к больному и, ожидая его, в своем воображении, но вслух проиграл сцену знакомства, переходя от сердечной улыбки к праведному гневу и раздражению. Артем Смола в докторе сыграл, кажется, свою тему - <человека из ниоткуда>, сумасшедшего, бесконечно энергичного, нелепого и одновременно потрясающего своей исключительностью персонажа, который живет в иной, несколько смещенной реальности.

Доктор увлеченно беседовал сам с собой, пока из-под стола, накрытого шелковым зеленым покрывалом, не раздался голос. Доктор еще некоторое время беседовал со столом, затем появился обладатель голоса и стола. Этим человеком оказался Илья Ильич Обломов.

Надо сказать, что драматург Михаил Угаров подарил актерам прекрасные роли. Поэтому Владимиру Скворцову, исполняющему роль Обломова, можно позавидовать - во-первых, восхититься его игрой - во-вторых. Герой напоминал молодого маргинала - в сером растянутом свитере, в разных носках, взирающий на полусумасшедшего гостя спокойным и соболезнующим взглядом - как доктор на пациента. Он так и будет вести себя с гостем - как с не очень здоровым человеком. Начнет ему подыгрывать и, сложив ручки на коленях, азартно станет перечислять все травмы головы, полученные им в жизни. Владимир Скворцов играет легко, виртуозно, в какие-то минуты - бесстрашно, обнажая внутреннюю жизнь своего героя. Его Обломов одновременно - и философ и ребенок, он умен и наивен, в его глазах ясность и восточный прищур. Кажется, он чувствует этот мир кожей, знает о нем нечто большее. Он равнодушен к нему, к его соблазнам и боится покинуть свой уютный мирок

под зеленым абажуром. Там, за стенами, - ничего, кроме грохота машин, который ворвется в открытую на миг в стене форточку. В халате Ильи Ильича <ничего от европейского>, роскошное зеленое одеяние, расшитое ярчайшими перьями и бисером, неизменно притягивает взгляд. Вполне сойдет для облачения шамана. Да и Захар в исполнении Владимира Панкова, в тюбетейке, острый, нервный, порой неподвижно застывающий у стены, мало походит на русского обнаглевшего слугу. Его разговоры с Ильей Ильичом немногословны и всегда заканчиваются выходом на философское обобщение.

Вот появляется Штольц. Он строен, худощав и элегантен. Он мягок, нежен с Обломовым, он любит друга детства Илью. Это не тип практичного немца Штольца, извлеченный из массового сознания. Прекрасная актерская работа Анатолия Белого, который дает своему герою внутреннее благородство и силу обаяния не меньшую, чем у Обломова. Правда, Штольц прямо на дому у Обломова принимает посыльных, вершит свои коммерческие сделки и не слишком понимает рассуждения Обломова о том, что <не весь же человек нужен, чтоб сукном торговать или чиновником быть. Только часть его нужна. Куда ж остальное девать? Остаток куда? Некуда! Где тут человек? И умирает он оттого, что цельный>. Эту идею, доведенную драматургом до прозрачности, в финале сделают очевидной: врач объявит, что болезнь Обломова смертельна. И тот умрет. Но в спектакле он все-таки умрет от любви.

Любовь придет к нему в лице Ольги Ильинской (Анна Невская). В.Скворцов играет то, что сыграть в театре вот так, напрямую, очень сложно, почти невозможно, - состояние любви, ее переживание, боль и внутреннюю смерть от ее потери. Мгновенное, яркое чувство, которое <поразило> Обломова, сыграно актером отчаянно, глубоко, болезненно. Обломов по-трясенно, задыхаясь от боли, прошепчет: <У сердца, вот здесь, будто начинает кипеть и биться>. С этого момента он - в этой любви.

Во втором акте Обломов появится в тесном смешном мундире, словно пытаясь примерить на себя принятые условности. Когда не получится, он начнет выдумывать письмо Ольге, мимоходом отмечая полные руки Агафьи Пшеницыной. Во втором акте - он уже не у себя дома. Мир стал другим. Квартира Пшеницыной - это клетки с птичками внутри, это - сама Пше-ницына (Ольга Лапшина) с детьми, напоминающая диковинную большую птицу, курлычущую свои завораживающие, странные напевы. Здесь Обломов начнет угасать, внешне приходя к тому спокойствию, которое было вначале, но внутренне - оставаясь опустошенным.

Последний всплеск, последний взгляд прежнего Обломова - когда Штольц скажет, что Ольга его жена. Он по-детски закроет лицо руками и будет, не таясь, рыдать на плече у ничего не понимающего друга. И паралич его разобьет от все той же непрекращающейся боли в груди, которую актер почти физически дает ощутить.

Этот спектакль оставляет послевкусие современного театра. Актерам и режиссеру удается кульбит, в природе сегодняшнего театра исключительный: присутствовать на сцене не абстрактными персонажами, а нашими современниками, создать атмосферу дня сегодняшнего, существовать вне пошлости театральных штампов. В них есть ощущение той раскрепощенности и свободы, которые все более дает почувствовать современная драматургия. Здесь пафос закономерен, ибо честен. Аплодисменты. Не только этому спектаклю. Фестивалю. Всем, кто постарался, чтобы он для нас состоялся.

Подвиг стояния за веру явили нам новомученики орловского края, и в земле российской просиявшие мученической святостью Серафим (Чичагов), Макарий Гневушев, Георгий Сребрянский, Иоанн Панков, Серафим Остроумов: Деяния, подвиги святых орловского края рождают соборный дух нашей Отчизны, продолжают оказывать мощное очистительное влияние на души потомков, на православный дух нашей великодержавной Руси.

Наши святые небесные покровители призывают восприять всем сердцем их духовную эстафету, беречь веру, продолжать благочестивые традиции. Изучая их светоносные жития, мы получим назидательные уроки, спасительные советы. Необходимые наставления для обретения благочестивой жизни.

Первый наш рассказ о протоирее

ГЕОРГИИ КОССОВЕ

Истинный исповедник веры Христовой протоиерей Георгий Алексеевич Коссов родился 4 апреля 1855 года в селе Андросово Дмитровского уезда Орловской губернии.

Тогда, в середине 19-го века, русские люди, особенно в селах, крепко и свято хранили все традиции отечественного благочестия. Они не представляли свою жизнь без крещения детей, венчания супругов, без православного погребения умерших. Родители Георгия Коссова были очень благочестивыми. Отец был священником, а матушка воспитывала детей.

Имя своему первенцу Коссовы выбрали в честь Георгия Победоносца, весьма почитаемого на Руси как победителя темных сил. В сердце отрока запало множество рассказов о чудотворениях, исцелениях, помощи в нуждах и даже спасениях от смерти.

Родители стремились дать Георгию хорошее образование. Вначале он учился в сельской школе, когда встал вопрос о продолжении образования, Георгий послушался совета родителей, неустанно наставлявших сына в правилах христианского благополучия.

В семинарии Георгия Коссова отличала чистота душевная, смирение и проявление любви нелицемерной. Благоговейный интерес он проявлял к изучению Священного Писания и трудов Святых Отцов, любил предаваться молитвам и пению псалмов.

После семинарии он пошел учительствовать к себе на родину, в Дмитровский уезд, в земскую школу. Уроки, к которым Георгий Коссов готовился с особой тщательностью, были как бы малыми проповедями, обращенными к самому сердцу детей, не могущих не чувствовать заботу и любовь учителя. На экзаменах он всегда получал награды за своих учеников. Когда Георгий Коссов стал заведовать школой, ярко проявился его педагогический талант, замечались в выпускниках его школы богобоязненность, примерная дисциплинированность и развитые практические навыки.

А в свободное время Георгия неудержимо тянуло в храм. Он любил службы так, словно храм был родной его дом. И это был зов Божий к осознанному подвижничеству.

Серьезная болезнь не удержала Георгия от подвига во имя Христова. И по мере того, как усиливались его молитвенные прошения, укреплялась у него надежда на Всевышнее милосердие.

Георгий сочетался браком с девицей простого звания, сиротой, бесприданницей, но благочестивой. В 1884 г. Георгий Коссов был рукоположен во священника и назначен на беднейший приход в Орловской епархии - село Спас-Чекряк Болховского уезда. И на этом месте Господь прославил его имя.

Бедственное положение прихода из 14 дворов ужаснуло нового священника, и ему стало понятно, почему здесь не держался причт.

В двух верстах от деревни стояла ветхая и пустая церковь, где во время службы даже Святые Дары замерзали, -- вот где он должен был служить. А сердца сельчан так были далеки от церкви и от Бога, что молодой священник сразу же впал в растерянность.

Не одну бессонную ночь провел в размышлениях о. Георгий, когда же стало невмоготу от безысходности, решил он пойти к мужу высокому по духовным заслугам, в Оптину пустынь. Там стоял на Божественной страже великий подвижник, украшенный обильными духовными дарованиями - о. Амбросий. Старец принимал людей, некоторых отдельно, или всех на общее благословение, вначале мужчин, а потом женщин.

О. Георгий стоял в толпе, далеко от входа. Когда наконец старец появился, в белом балахоне и меховой ряске, он остановился на ступеньке перед расступившимся народом, помолился перед поставленной иконой Божией Матери <Достойно есть>. Затем внимательно взглянул в толпу. И как же велико было удивление о. Георгия, когда старец стал манить его через толпу к себе. А ведь он никогда не видел и не слышал о Георгии Коссове, который и в монастырь пришел без иерейской одежды. А старец заговорил: <Ты, иерей, что там такое задумал? Приход бросать?! Храм, вишь, у него стар, заваливаться стал. А ты строй новый, да большой, каменный, да теплый, да полы в нем чтоб были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой, ступай, да дурь-то из головы выкинь! Помни: храм-то строй, как я тебе сказываю. Ступай, иерей. Бог тебя благословит!

С великим недоумением воспринял о. Георгий повеление прозорливого старца. Как воздвигнуть каменный храм, можно сказать, в пустыне! Какое усердие и труды надо положить!

Вернувшись в Спас-Чекряк, о. Георгий решил продолжить свое служение при храме здешнем, еще не ведая, что сию обитель местом подвигов, дабы было прославлено имя Бога. Он приступал к служению с благоговейным трепетом. В молитве его озаряла радость ожидания явления славы Божией, а душа его переполнялась восторгом о дивных делах Господних. Перенесенные искушения развили в нем смирение, страх Божий укрепил его подвижничество. Благодать просветила его разум.

В праздничные дни, особенно 22 октября, в день празднования Казанской иконы Божией Матери о. Георгий особенно долго и усердно свершал Богослужения. И в этот день в Спас-Чекряк стали стремиться не только прихожане, но и паломники из других мест.

А после службы, когда они подходили к о. Георгию с вопросами, он отвечал обстоятельно и душеспасительно. Как-то получалось у него сразу же понять духовное состояние человека, его духовную болезнь, указывал он прежде всего христианские средства излечения недугов. Люди стали проявлять к нему большую благодарность и почитание.

Быстро распространилась слава о подвижнической жизни и обильных добродетелях верного пастыря. Народ во множестве стекался в Спас-Чекряк, желая узреть дивное житие исповедника веры, получить от него благословение, услышать слово назидания.

Навсегда оставалась в сердце людей, побывавших на богослужениях в Спас-Чекряке, память о тех духовно сладостных минутах, которыми утешила Царица Небесная через Ее чудотворную икону. Не только великолепием и торжественностью отличались службы здесь, а неким проникновенным настроением служения священника Господу и Его Пречистой Матери, небесным Силам.

Со всех сторон, а Спас-Чекряк находился на границе трех губерний - Орловской, Калужской и Тульской, -- шли к батюшке за советом люди разных званий и состояния, пола и возраста. Для приезжих у него был даже выстроен страннический дом, подобие гостиницы, построенный из кирпича, сделанного на своем кирпичном заводе. Свою хозяйственную деятельность батюшка и начал с того, что устроил в 1896 г. небольшой кирпичный завод. На нем и работали прихожане села. А приезжие не только получили кров, батюшка приходил к ним, вместе они вкушали трапезу, он также отвечал на великое множество вопросов.

По данным благодати Божией о. Георгий исцелял людей. К нему привозили и бесноватых. Они ужасно мучились, одержимые как бы лишались разума, приходили в исступление. Неистовствовали, кричали, вопили, иногда повергались к ногам священника. Он молился, окроплял их святой водой, и темные силы оставляли больных. Случаи исцелений были многочисленны и каждодневны. Бывало не раз, что больного, расслабленного подносили к батюшке, а из Спас-Чекряка он шел бодро, на своих ногах, вознося молитвы милосердию Божию.

Для тяжело страждущих и больных подвижник открыл в Спас-Чекряке больницу. Ежедневно он в ней делал <обходы> больных, излечивал тех, кого родные уже не чаяли видеть здоровыми.

Подвижника так почитали и верили в его неустанное заступничество, что считали, что, если батюшка помолится, Господь обязательно исполнит его прошение. И Бог в самом деле внимал словам праведника, прославленного даром прозрения. Пророчества батюшки преподносились людям в наставлении Заповедей Божьих. И слово его было источником исцелений для верующих.

В 1896 году началось строительство храма во исполнение повеления отца Авросия. А в 1905 году уже красовался замечательный трехпрестольный храм во имя Преображения Господня, знаменующий в самом деле преображение всей жизни в этом, недавно еще захолустном селе, где текла серая, скучная, голодная жизнь, в месте, которое не называли иначе, как Богом забытое. И, обратилось оно в место Божией славы.

Великие благодеяния Божии были явлены в Спас-Чекряке подвижнику за его святое житие. Люди не уставали дивиться его благочестию, а Сила Божия подвигала его на все более великие дела.

Не имея средств, а уповая только на чудодейственную помощь, о. Георгий, принявший венец доброты из рук Господа, начал устраивать в деревне приют. В Спас-Чекряке возникло невиданное дотоле на Руси место спасения сироток. Этот приют для ста пятидесяти крестьянских сирот о. Георгий, окрыленный любовью к Богу, создавал с помощью людей и простого звания, и знатных, благородного происхождения. Они несли свои копеечки и достояние.

К мудрому пастырю Христову пришли верные сподвижники - педагоги и воспитатели. А начальство и духовное руководство взял на себя отец Георгий, подавая всем пример трудолюбия, воздержания и смирения, избегая суеты мира.

22 октября 1903 г., в день празднования иконы Казанской Божией Матери, состоялось в Спас-Чекряке освящение второклассной школы, которой не было даже в уезде. Освящение школы обратилось во всенародный праздник в Спас-Чекряке, на который приехали духовенство, губернские и уездные представители властей, губернские и уездные представители властей, духовные дети о. Георгия, почитатели его святости.

В приходе о. Георгия было построено еще несколько школ: Сиголаевская (дер. Сиголаево), Шпилевская (дер. Шпилево) и Меркуловская (дер. Меркулово), в которых о. Георгий был попечителем и законоучителем. Его почитали благодетелем и Болховского уезда, и всей земли орловской. Без благословения о. Георгия в уезде не начиналось никакое дело, за советом, за помощью обязательно ехали к нему.

Отовсюду ехали в Спас-Чекряке люди разных положений и состояний, знатные и простолюдины, чтобы убедиться в истинности той славы, которая распространилась об этом светлом уголке в глубине России.

Посетил Спас-Чекряк классик русской литературы М. Пришвин, и о тех дивах, что представились в Спас-Чекряке, он написал очерк <Новая земля>. Рассказывал он и о святом колодце батюшки Егора, и о великой преданной вере почитателей подвижника, и о чудных случаях прозрения и излечения христиан.

Высоко чтил подвижника святой Иоанн Кронштадтский и выговаривал орловским паломникам, зачем они ездят к нему, когда у них есть такой святой батюшка, заслуживший своей богоугодной жизнью любовь у Господа.

На другой день после октябрьского переворота о. Георгия в Спас-Чекряке посетил Орловско-Севский епископ Серафим (Остроумов), будущий новомученик. После беседы с прозорливцем он покинул его дом со слезами на глазах.

Поручая себя Промыслу Божиему, о. Георгий продолжал утешать свою паству, проживающую в столь мятежном мире. И благодаря его святым усилиям Спас-Чекряк был как бы островком посреди разбушевавшегося моря.

Церковь отделили от государства. Власти стали разжигать ненависть к ней и духовенству. Преследовать стали всех духовных лиц и их родственников.

Осенью 1918 года красноармейцы приехали и за батюшкой в Спас-Чекряк, чтобы забрать его в тюрьму. Но, увидев его необыкновенную кротость, смирение и любвеобильность, несколько даже растерялись: как такого человека арестовать?

В уездной тюрьме не ведали, что делать с новым знаменитым арестантом, как же записывать его во враги народа. На свои средства содержал сиротский дом, несколько школ, кирпичный завод, больницу, всегда помогал крестьянам. Люди его любили и стеной были за него. С удивлением смотрели большевики на высокую личность пастыря, в глазах которого сияла истинная любовь к Богу и людям и желание служить им до последнего вздоха.

Промысел Божий продолжал хранить угодника среди разбушевавшегося мятежа. Власти выпустили его из тюрьмы, опасаясь гнева народного. Но в начале двадцатых годов в Спас-Чекряк прибыла специальная комиссия по изъятию церковных ценностей и потребовала сдать все изделия из золота и серебра. Ценностей у священника не оказалось, его обвинили в укрывательстве, арестовали, отправили уже не в уездную тюрьму, где могли к нему проявить какое-либо снисхождение, а в губернскую.

Желая унизить его сан, служители тюрьмы давали отцу Георгию выполнять самые грязные унизительные работы. Но другие арестанты сами стремились сделать их, всячески ограждая полюбившегося им батюшку от утеснений. Власти и на этот раз не смогли предъявить батюшке улик его виновности и снова были вынуждены отпустить. Бог продолжал оберегать своего угодника.

Жизненные невзгоды и неустанные пастырские труды ухудшили здоровье священника. Начались боли в желудке, печени. Болезнь сковывала так, что не было сил встать на ноги.

Но и на смертном ложе не оставлял батюшка своей попечительности о ближних, не отказывал приходящим к нему людям, принимал их лежа и говорил им: <Все. Оставляю вас. Надейтесь теперь на Бога. А ко мне с вашими бедами приходите на могилку, как к живому. Как и прежде, буду за вас молиться и вам помогать>.

Перед смертью о. Георгия обвалился святой колодец в Спас-Чекряке, а неподалеку забил новый родник. Батюшке принесли из него воды. Он помолился над нею, попросил вылить воду в родник, который, как заповедовал, станет священным колодцем, будет теперь исцелять верующих.

Умер он 26 августа 1928 года по старому стилю. Всех лет его земной жизни более 73. Множество народа спешило в Спас-Чекряк, желая воздать долг почитания и любви, попрощаться с тем, кто жил Бога ради. Властям не удалось запретить поклонения усопшему. Плач стоял по нему великий. Многие только теперь поняли, к какой святости были приобщены.

Гроб с телом в величественном крестном ходе обнесли вокруг церкви и похоронили святого около церкви у алтаря.

Прошли десятки лет, многое переменилось и в России, и в Спас-Чекряке. Но неизменно появилось то, что не может рука человеческая разрушить - дела Божии. Не загладилась и уверенность в святости о. Георгия Коссова. Духовные дети его поставили памятник и оградку на могиле. К ней <не зарастала народная тропа>. Люди испытывали на себе помощь от молитв к о. Георгию, оказывались свидетелями чудес по его представительству. Он являлся в сновидениях, люди исцелялись, купаясь в батюшкином святом колодцу.

В августе 2000 года на юбилейном Архиерейском Соборе Георгий Коссов за свое святое житие был канонизирован в чине священноисповедника. Орловское духовенство обрело мощи священноисповедника Георгия Коссова в день памяти Великомученика Георгия Победоносца, который в дни земного бытия батюшки был его ангелом-хранителем. И отныне 9 декабря будет днем обретения святых мощей священноисповедника Георгия Коссова.

Валентина Амиргулова, писатель. Г. Орел.

Существование актера на сцене связано с режиссерской концепцией спектакля, он вживается в мир, придуманный постановщиком, сценографом, художником по костюму. Правда, в "Русском стиле" постановочная часть очень ненавязчива и на актера ложится огромная нагрузка: зритель совсем рядом, и когда слышишь его дыхание, погружаться в созданный на репетиции образ трудно, так и тянет общаться со зрителем напрямую, нести слова, мысли. А характерсыграть - это не каждый может. Наверное, поэтому так убедительны герои Липова, так притягивают они своей внутренней жизненной энергией, что запоминаешь их надолго. Сол Бозе, циничный прохиндей и мошенник, задумавший ради денег погубить старушку Памеллу, попадающий впросак, потому что бог шельму метит, а он и есть та шельма - первая роль Александра Липова на сцене театра "Русский стиль" в комедии: "Как пришить старушку".

Я часто думаю: актер работает сам с собой, со своим телом, со своими чувствами. Как же ему удается сыграть человека, у которого тело другое, и чувства иные, и вообще суть другая? Как-то великая Ермолова призналась, что каждый раз ищет в роли маленького человека. Вот и у актера Липова в работе над ролью идет подобный процесс. Он лепит своего героя, отталкиваясь от пьесы, но на материале жизненном. Его Сол выявляет себя в разных житейских подробностях, обрастает разными узнаваемыми чертами характера, узнаваемыми и убедительными, и тогда этому отрицательному персонажу в какие-то моменты сочувствуешь. Липов всегда сам творит свою роль в лучших традициях русской актерской школы, которая славится в мире. Ну а в том, что современный театр не так уж часто нас радует, так школа тут не при чем. Режиссуре часто нужен прежде всего не творец, а исполнитель, да и сам актер настоящую школу получает не всегда, в Орле таких актеров мало. Липову повезло. Он учился у прославленных мастеров кинематографа, а мастерство ему преподавал актер старой мхатовской школы Шишков - отсюда у Александра Александровича такая дотошность в работе над образом. Хотя, конечно, долгая работа в кино, наверное, сказывается, там все-таки другой способ существования: театр -искусство условное, а кинематограф условностей не терпит, нужны иные средства выразительности и может быть, ему в театре непросто.

И тем не менее, ленинградский киношный актер Александр Липов и орловский театр "Русский стиль" оказались друг другу нужны. Конечно, молодой коллектив с оригинальным репертуаром интересен для человека, жаждущего творчества. Но с другой стороны, театр беден, не имеет больших постановочных возможностей, труппа еще не успела нажить профессионального опыта. Хотя в то время еще работала превосходная актриса мхатовской школы Марина Соколова, и сегодня есть очень крепкие актеры Анатолий Ващенко и Алексей Горб, но в основном, репертуар строился на молодых, так что в театре свои проблемы, хотя театр нелжив, искренен и открыт для интересных замыслов. У Липова были свои творческие идеи, которые хотелось воплотить, а в этом живом, еще не окостеневшем театре, возможности для экспериментов были. Художественный руководитель театра Валерий Симоненко любую инициативу приветствует и всячески помогает. Липов принес в театр сценарий по рассказу выдающегося японского писателя Акутагава Рюноске "В чаще". Детективная история, где свидетели убийства дают совершенно полярные показания, и даже дух убитого не вносит ясности в суть происшествия, - эта история органично вошла в историю взаимоотношений двух гениев - самого Акутагава и театрального режиссера и актера Мисимо. Спектакль - размышления о мире, где нет истины; о творчестве, которое заходит в тупик, потому что нет ответов ни на один вопрос, рождающийся в душе художника. Липов сыграл и режиссера, и актера и всех героев этой горестной истории, вдохновенно, мощно, увлекая нас силой и страстью мысли писателя.

Почему мы выделяем для себя того или иного актера? Вот, скажем, тот же Александр Александрович - совсем не геройская внешность, но при этом - совершенно неотразмое природное обаяние, и каждый раз после спектакля ловишь себя на мысли о нем. Почему? Чем нам интересен вообще актер? Наверное, содержанием роли, тем жизненным объемом, который он нам открывает. А что нужно, чтобы это содержание рождалось в актере? Вот и опять возвращаешься к тому, о чем мы говорили вначале: сам из себя актер делает роль, поэтому, если он, как в копилку, складывает в свою душу свои впечатления, эмоции, самые разные сведения, представления, все пропускает через себя, сам размышляет - для себя! Вот из этого богатства и рождается жизненный объем. Конечно, Липову повезло: и школу хорошую получил, и в Ленинграде жил, и многих людей талантливых знал, со многими дружил, как вот с величайшим музыкантом нашего времени, уже ушедшим Валерием Гаврилиным, много видел и много читал, библиотеку свою рокошную собирал всю жизнь, на концерты в филармонию бегал, на выставки -- так ведь не у каждого актера потребность в этом есть. Правильно сказал покойный философ литературы Наум Яковлевич Берковский: "Только талант обладает способностью к саморазвитию". Я думаю, талант Александра Александровича Липова не дает ему покоя, поэтому его хватает на все. Он со страстью, ему свойственной, отдается и всяким премудростям и делам хозяйственным, вот недавно угощал меня отменным медом от собственных пчел. И при этом он на все имеет свое основательное суждение, а без него - то, без суждения этого, самую маленькую роль убедительно не сыграешь.

Вот недавно в "Русском стиле" родился любопытный спектакль по драматической поэме Сергея Есенина "Пугачев". Режиссер Ю. Михайлов не смог перевести поэзию в жанр драматургический, найти ему адекватное сценическое решение, но актеры соприкоснулись с настоящей поэзией, поработали над поэтическим словом, давая ему жизненный объем и философский смысл. Липов сыграл Хлопушу, беглого каторжника, который пришел за правдой к народному мстителю Пугачеву. Актер вышел на сцену с потрясающим монологом, у его героя кипело нутро. Его герой существует на пределе чувств. Роль маленькая, но за несколько минут сценического времени Липов успевает сыграть запоминающийся образ бунтаря с мятущейся душой.

А в этом сезоне мы увидели Липова в роли главы орловской полиции Цыганка в спектакле "Грабеж". В рассказе Н.С. Лескова -- это приземистый хохол -- "совсем как черный таракан". Он виртуозно владеет своим делом: не моргнув глазом, берет взятки и все, на что, как говорится, глаз упадет, и в одну минуту "раскручивает" любое происшествие. Кто прав, кто виноват - не важно. Так заморочит голову человеку, что он рад отдать все на свете, лишь бы уйти скорее из полиции от греха подальше. Эту анекдотическую фигуру Липов играет серьезно, придавая ей значительность. Его Цыганок - олицетворение государственной машины, построенной на коррупции и взяточничестве. Стоя спиной к зрителю, он напоминает несокрушимый монумент, как несокрушима система, в которой человек - ничто, а чиновник - надежда и опора власти. И как ее не сокращай, сколько не повышай зарплату чиновнику, он брал и будет брать взятку, и пальцем не пошевелит, чтобы что-то к лучшему изменить в стране. Липов укрупняет образ, делает его устрашающе современным. Актеру есть что сказать своему зрителю. Не случайно, в этом спектакле, весьма далеком от совершенства, Цыганок едва ли не самый интересный персонаж.

К сожалению, актеру возрастному в театре "Русский стиль" нечасто приходится играть новую роль. В силу своих причин, репертуар обновляется медленно, и хорошо, если в сезон выпадет новая работа. А замыслов у Липова много, он из тех, кто сам ищет себе дело. Вот недавно предложил философскую притчу Ф. Дюрренматта "Авария", и надеется, что в новом сезоне зритель ее увидит.

Сегодняшний театр развлекает, утешает, оглядывается на эстраду, на обывательскую мораль, на все, что угодно зрителю, растерявшему истины нетленные, уставшему от лжи, разочарованному во власти, живущей своей отдельной от народа жизнью. Зачем тогда театр сегодня? У Александра Александровича Липова на этот вопрос ответ есть. " В свое время люди говорили, что театр - это храм, - я считаю, что это не совсем так, - говорит актер,- храм и есть храм. На мой взгляд, театр - это нечто среднее между храмом и человеческой жизнью. Это как священник в Храме. Ведь он же проводник. Хотелось бы, чтобы театр был проводником в моментах постижения истины и разрядки душевного напряжения, и для зрителей и для нас, актеров. Но чтобы критерии были вот такие, как в храме. И чтобы обязательно катарсис был, очищение:"

И где вы такой театр видели сегодня? Нигде. Он - в идеале. А без идеала, без цели, нет движения вперед. Есть театры, которые уже умерли, в которых не бьется, не трепещет ни одна живая жилка. И актеры в нем - все понимающие и ноющие, что мол, деваться некуда, надо лямку тянуть, или врущие публично, что все у них хорошо. А есть актеры - живые, одержимые внутренним беспокойством, которые и в безвременье живут достойно, не разменивая творчество на пошлость обыденности. Это не значит, что каждая работа приносит им успех. Не в успехе дело. А в том, как они строят свою жизнь. Помните, у Пастернака: "цель творчества - самоотдача". И еще: "позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех". Александр Липов - человек, как говорится, не внешний. Он соотносит свою жизнь с жизнью великих, с высотой их дум и стремлений, с законами божескими и человеческими, он мучается от собственного несовершенства и не позволяет душе лениться и, наверное, это правильно, хотя и не!

просто. Он мог стать филологом и историком, искусствоведом или философом, но стал актером. Такая у него судьба.


Людмила Васильева

© 2002−2024 Сетевое издание "Вести-Орел" зарегистрировано в Федеральной службе по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (Роскомнадзор). Реестровая запись средства массовой информации серия Эл № ФС77-84935 от 21 марта 2023 года. Учредитель - федеральное государственное унитарное предприятие "Всероссийская государственная телевизионная и радиовещательная компания". Главный редактор - Куревин Н. Г. Электронная почта: info@ogtrk.ru. Телефон редакции: 8 (4862) 76-14-06. При полном или частичном использовании материалов гипер-ссылка на сайт обязательна. Редакция не несет ответственности за достоверность информации, опубликованной в рекламных объявлениях. Редакция не предоставляет справочной информации. Дизайн сайта разработан Орловским информбюро. Для детей старше 16 лет.

Адрес: 302028, г. Орел, ул. 7 Ноября, д. 43. Телефон / Факс: 8 (4862) 43-46-71.