| среда 24.04.2024 19:36:04 | 302028, г. Орел, ул. 7 Ноября, д. 43. Телефон / Факс: 8 (4862) 43-46-71 |       |
 | ||||||
| НОВОСТИ | ПЕРЕДАЧИ | РАДИО РОССИИ | ПРОГРАММА ПЕРЕДАЧ | О НАС | ||
      |
Главная » Орловщина 9:36, 30 марта 2005 года ЛЕГЕНДА ОРЛА: ДОКТОР ТУРБИНДаже перейдя в третье тысячелетие христианской истории, мы не знаем, что же на самом деле произошло с Россией в ХХ веке. Погибла ли она в силу внутренних причин или была завоевана? И если завоевана, то кем? И почему там, где явственно светилась Святая Русь, возникло первое в мире безбожное государство? На самые важные вопросы нет ответа. Думаю, нас завоевали, да так, что до сих пор не можем понять. Наша нищета, наше бесправие, наше вымирание лишь подтверждают сей печальный вывод.Доктора Владимира Ивановича Турбина знал весь Орел. Город и сегодня помнит его имя, но мало кто догадывается, что он был не только врач, но, странно сказать, посланец Святой Руси в безбожную страну, которая продолжала оставаться для него родиной. Перенесемся в Ливны, откуда берет начало старинный дворянский род Турбиных. Словно волею провидения, город вырос далеко в Диком поле, бросая вызов самым страшным опасностям. Сегодня это кажется непостижимым, но, как и соседний Елец, Ливны мистическим образом оказались потаенной колыбелью русских гениев. Среди них отец Сергей Булгаков. «Моя родина носит священное для меня имя Ливны», -- писал он в эмиграции. Вне всякого сомнения, дворянский род Турбиных и род священников Булгаковых, коему, кроме отца Сергия, принадлежал еще и писатель Михаил Булгаков, сходятся в какой-то отдаленной точке. Впрочем, это не так уж важно. Все мы на Руси родственники, хотя давно забыли об этом, все мы братья и сестры. В Орле, на улице Ермолова, бывшей Заострожной, совсем недавно стоял дом, где поселились Турбины после переезда из Ливен, это произошло в начале 80-х годов ХIХ века. Место выбрали не случайно, рядом находился старинный Успенский монастырь, потом его камни пойдут на строительство моста через Оку. Именно здесь, на Заострожной, 20 февраля 1905 года родился Владимир Турбин. А дом, где до революции жила семья Турбиных, снесли на наших глазах, но странно, даже фотографии не осталось, даже простого сожаления о варварском уничтожении еще одной святыни. Зато уцелела фотография из частного архива, ее сохранили с риском для жизни. 1915 год… В центре Иван Иванович Турбин, отец Владимира Турбина, надворный советник и член городской Думы. Рядом его сыновья, их жены. Они съехались в Орел незадолго до смерти Ивана Ивановича. Все братья священники, я давно не видел таких лиц. Перед революцией в нашем отечестве было 360 тысяч русских православных священников. Через два года гражданской войны осталось 40 тысяч, их в 30-е годы добивали с особым остервенением. Что бы там ни говорили, основу Русской Православной Церкви составляло поразительное сословие! После такого жертвоприношения народ должен был прекратить свое духовное существование, и если, предположим, с нами этого до сих пор не случилось то только потому, что среди тех, кто выжил, остались единицы, способные противостоять охватившему страну безумию. Еще одна фотография 1915 года. На ней изображены обитатели дома на Заострожной, семья Турбиных в полном составе. Владимиру Турбину десять лет, он учится в Первой мужской гимназии и готовится поступать в духовную семинарию. Как и его братья и сестры, он потомственный дворянин. В формулярном списке отца в графе «Есть имения у него самого или у родителей, или жены, буде родовое или благоприобретенное?», сказано: «Нет». -- По бабушкиной и маминой линии корни шли от духовенства, -- вполголоса говорила мне внучатая племянница Владимира Турбина Елена Дмитриевна Минакова. – А Иван Иванович Турбин, мой дед, учился в Орловской семинарии, но из-за строптивости характера был отчислен, и у него сложилась светская карьера. Они поженились в Орле осенью 1881 года, сын священника Иван Турбин и дочь священника Анна Раевская – Анна Иоанновна, так сказано в старинной метрике. -- В ту пору его женитьба вызвала большое недовольство со стороны отца, -- тихо рассказывала мне Елена Дмитриевна. – Невеста происходила из семьи простого дьякона, а в роду Турбиных были элитные священники. Считалось, что Иван Иванович совершил опрометчивый поступок. Брак оказался счастливым, у них родилось семнадцать детей. Правда, вырастить сумели не всех. В течение одной недели от скарлатины умерло пятеро, потом были еще смерти. Осталось только семеро – четыре сына и три дочери. Осенью 1915 года в «Орловском вестнике» появился некролог: «Иван Иванович Турбин скончался 24 ноября 1915 года. Панихида в 11 часов утра, отпевание в Георгиевской церкви». Его похоронили на Троицком кладбище, среди мраморных и гранитных памятников и крестов. Но что за дивное наследство оставил он сыновьям, дочерям и внукам! Прекрасное воспитание? Да! Образование? Да! Представления о чести и человеческом достоинстве? Да! Веру в Царя и Отечество? Да! Но самое главное, что оставили после себя на русской земле Иван Иванович Турбин и его дражайшая супруга Анна Иоанновна, -- веру в Бога. Эти качества невероятно осложнят жизнь их потомков после октябрьского переворота, который действительно перевернет устоявшийся ход вещей и мистическим образом изменит лицо России. Даже природа меняется, но все же не так быстро, как лица русских людей. В дом на углу Маяковского и Розы Люксембург Турбины переехали после революции, мы не знаем, какие причины заставили их покинуть Заострожную. Тогда эти улицы назывались Пуховая и Большая Мещанская, чувствуете разницу? Последний обитатель этого дома недавно покончил с собой, так что Турбины здесь больше не живут. А тогда их было четверо: старушка-мать, младший сын Владимир и две его сестры. Внешне жизнь Владимира Турбина складывалась благополучно. В 1923 году он поступил в Харьковский медицинский институт, после окончания которого работал сельским врачом в Салтыках Кромского уезда, а затем вернулся в Орел, где был принят в инфекционную больницу. С 1932 года до самой пенсии жизнь доктора Турбина была связана с инфекционной больницей. В его трудовой книжке, хранящейся в орловском краеведческом музее, других записей нет. Он стал известен и уважаем, свидетельством тому не только дипломы и Почетные грамоты, сопровождавшие его трудовую жизнь, многочисленные и ничего не стоящие знаки государственного внимания, но, главным образом признания жителей города, которые все замечали и ничего не пропускали мимо ушей. В 30-е годы продолжалось разрушение православных храмов и физическое уничтожение русского крестьянства и духовенства. Православная церковь до сих пор не пришла в себя от этого потрясения, до сих пор клубится вокруг нее нечисть, до сих пор мы не знаем всей правды о том, что же с нами произошло. До сих пор из этого разлома тянет ужасом и мраком преисподней. Вряд ли когда-нибудь в истории человечества социальные бури влекли за собой столь катастрофические перемены. Русский народ без национальных святынь остался беззащитен. Новый мир на каждом шагу предъявлял свои ценности и свои требования, хотя отдаленное созвучие, правда, очень странное в словосочетаниях «Святая Русь» и «Советская Россия», еще угадывалось. В стране, ставшей «Советской», то есть переставшей быть русской и православной, Владимир Турбин явился тем, кем он явился от рождения. На этом тернистом пути требовались мужество и способность к погружению в глубины собственного духа, только там оставалось место для Веры, Надежды и Любви. Представим зимний Орел середины 30-х, дым из печных труб – город отогревался дровами и углем, перекошенные лица домов, огромные сугробы, пустые завьюженные улицы, плоские силуэты брошенных церквей в темном клубящемся небе. Дальше вообразим комнатенку, оклеенную дешевыми желтыми обоями, в которой на узкой кровати при свете керосиновой лампы умирает десятилетний мальчик, заболевший дифтеритом, эпидемия косила детей без разбора. «Мне не хватало воздуха, -- вспоминает В. Л. Цветков, -- я уже ни о чем не мог думать, просто лежал и задыхался. Поздно вечером, с мороза, неожиданно появился невысокий улыбающийся человек. Он подошел к печке, начал греть руки и заговорил со мной. Я сразу понял, что он поможет. Когда он своими мягкими пальцами стал прикасаться к моей шее, к моему лицу, к моему горлу, когда он прослушивал мое сердце стетоскопом, эти прикосновения и, главное, его голос оказывали магическое воздействие. Он избавил меня от страха смерти. Никто никогда не узнает, сколько детей спас доктор Турбин, -- кстати, я тоже из их числа, -- никто не узнает! В частном архиве Орла сохранилось несколько документов, проливающих свет на отношения Владимира Турбина и православной церкви. Вот один из них: «Сим свидетельствую, что Владимир Иванович Турбин пострижен в монашество в великий Вторник 21 марта 1934 года с наречением имени в честь преподобного Никона Печерского. Смиренный Александр, Архиепископ Орловский. 21 сентября 1935 года». -- В те годы в России узнали, что такое страх, -- сказал я Евгении Александровне Задернюк, внучатой племяннице Владимира Ивановича. – Ведь было чего бояться… -- Сказать, что страха не было, значило бы слукавить, -- отвечала она. – Все люди жили с этим чувством. Владимир Иванович принимал судьбу как монах. Страх был за сестер и братьев, за их детей. Он ведь хотел самую малость, – чтобы осталась хоть частица духовности, которая была присуща поколению, принесенному в жертву революции. «Перед приходом немцев я, семнадцатилетний, два месяца служил в истребительном батальоне под командованием майора Лачугина, -- рассказывает В. Л. Цветков. – Второго октября, ближе к вечеру, командование батальона неожиданно уехало, оставив напутствие: «Боритесь. Бейте немецких оккупантов». Мы не знали, что делать. Командиры уехали в сторону Ельца, а третьего октября утром в Орел пришли немцы». Третьего октября в Орле стояла прекрасная погода, разгар золотой осени. Немцы въехали в город по Комсомольской на танках, легковых автомобилях, мотоциклах. Это были передовые части танковой армии Гудериана, совершившей ошеломительный бросок из глубины Украины, который наш генеральный штаб не сумел предвидеть. Они вошли с юго-запада, не встречая сопротивления, как нож в масло, офицеры и солдаты, прекрасно обученные, научившиеся убивать. «Они смеялись, пели, молодые, красивые, сильные, с засученными рукавами, а мы с мамой стояли, смотрели», -- вспоминает М. А. Святитская. «Они хохотали на всю улицу, -- рассказывает В. Л. Цветков, -- им было радостно от того, что так легко захватили Орел, все мосты были целы. Через несколько дней между колоннами нашего театра уже качались тела казненных. На каждом была табличка с надписью: «Партизан», «Жид», «Комиссар», «За саботаж», «За неподчинение». Шел 104-й день войны, и дорога на Москву была открыта. В Орле оставалось около тридцати тысяч жителей, которые не успели, не смогли или не захотели бежать,* и тысячи раненых солдат и офицеров, которых Красная армия при отступлении бросила на произвол судьбы. С государственной точки зрения все они были преступники. Немцы заняли лучшие здания города, в том числе военный госпиталь на углу Комсомольской и Красина. Всех раненых выбросили на улицу, безногих, безруких, в окровавленных бинтах. В первый день оккупации немцы не занимались ни документами, ни проверками, ни расстрелами. Наступила ночь, страшная ночь с третьего на четвертое октября. Врачи, фельдшеры, медсестры госпиталя не оставили своих. Было принято безумное и единственно правильное решение переправить их в инфекционное отделение областной больницы, в Школьный переулок. *По другим данным, около 50 тысяч. Немцы перепись населения не проводили, наши тоже. О, Господи, они почти все были там! На носилках, на досках, на любых подручных средствах они спасали наших солдат и офицеров. Кто мог идти сам, шел сам, остальным помогали. «Всю ночь с третьего на четвертое октября мы носили раненых», -- вспоминает В. Л. Цветков. На месте нынешнего Тургеневского моста стоял хлипкий мостик, который каждую весну сносило половодьем. До революции здесь была плотина и мельница. Я с детства помню огромные, тяжелые, никому не нужные жернова, брошенные на правом берегу Орлика. Мостик скрипел и качался, но дело свое выполнял. Вот по нему-то и переправляли наших раненых бойцов туда, наверх, в Школьный переулок, в инфекционное отделение. Деревянные бараки за дощатым забором давно снесены, ни одного не осталось, как жаль! Инфекционным отделением заведовал Владимир Иванович Турбин. Утром следующего дня весь двор был полон стонущими и умирающими русскими солдатами и офицерами. Пришел немец в погонах и сказал: «Это наши военнопленные. Завтра вы должны перевезти их в пункт сбора военнопленных. Если вы этого не сделаете, через час все врачи будут расстреляны». Пунктом сбора был централ, тюрьма, одно из самых страшных мест Орла. Как бы вы поступили на месте Владимира Ивановича Турбина, на которого свалилась такая ноша? Доктор Турбин стал первым и главным организатором лечебной помощи, потом пришли к нему хирурги. Он был великим диагностом, иными словами, всех, кого можно было спасти, он спас. Турбин распределял раненых, попутно определяя диагностику и лечение. «И вот тогда я его увидел, -- вспоминает В. Л. Цветков. – Все были распределены по палатам, по коридорам, в подсобных помещениях, каждому нашлось место». В то же время врачи и медсестры лихорадочно придумывали истории болезни. Солдаты и офицеры Красной Армии стали колхозниками ближних деревень, жителями Орла, Бог весть кем они стали, немцы уважительно относились к документам. Когда через несколько дней по городу пошли полицаи, все документы были в порядке, а на заборе отделения появилась надпись по-немецки и по-русски: «Не входить. Заразная болезнь». Часто говорят: «Они исполняли свой долг», забывая, что исполнение долга в нашем отечестве обычно организовывалось государством. Здесь ничего этого не было и в помине. Не стояло за русской больницей, за подпольным госпиталем ни партийных. Ни комсомольских организаций, ни секретных служб. Только Совесть и Любовь. Сегодня трудно понять то время, которое продолжалось без малого два года, но это была целая эпоха. За каждое срубленное дерево полагался расстрел, дома стояли без запоров, чтобы оккупанты могли войти днем и ночью. Впрочем, к тем, кто принимал новый порядок. немцы относились лояльно, или, выражаясь на новорусском языке, толерантно. -- Я поступил в больницу санитаром, -- вспоминает В. Л. Цветков, -- потому что тех, кто не работал, угоняли навсегда в Германию или на рытье окопов, откуда многие не возвращались. Зима с 1941-го на 1942-й год была страшной. Седьмого ноября ударили морозы, которые не отпускали до самой весны. Всю зиму немцы гоняли обитателей Орла расчищать снег. К Новому году начался мор: люди погибали от голода и холода, умирали от болезней. При отступлении наши подожгли элеватор. Многим удалось набрать горелого зерна, его томили в чугунках, а потом ели. Хлеба не было. соли не было, ничего не было, только горелое зерно. Запаса дров в инфекционной больнице хватило на две недели. В этих невероятных условиях доктор Владимир Турбин воистину совершил подвиг. «Да, он совершил подвиг, -- пишет В. Л. Цветков в своей книге «Звезды мерцают…»—Он совершил подвиг в борьбе с тифом и другими инфекциями в условиях необычайно переполненных палат. За обнаруженную вошь или грязь он давал такой разгон, что не пожелаешь; сам сутками не покидал отделения следил за порядком, спал в железной дезкамере, где прожаривали все, что было на больных и на постелях, сам искал насекомых, изолировал, лечил – все сам!» -- Он был нашим первым авторитетом, кумиром и богом, -- сказал мне В. Л. Цветков. К декабрю тиф был побежден, но надпись на заборе осталась. Странно, что их никто и не выдал. А ведь немцы подсылали провокаторов под видом санитаров и медсестер, даже одна врачиха появилась, которая служила осведомителем в гестапо. Значит, дело было поставлено грамотно. Если бы гестапо узнало что Турбин скрывает военнопленных и тех, кто прячется от угона в Германию, его вместе со всем персоналом русской больницы расстреляли бы сразу. Инфекционная больница работала до ухода немцев, а когда пришли наши, получилось само собой, что она продолжала работать. «После освобождения пришел полный такой генерал в золотых очках, в сопровождении офицеров, -- вспоминает В. Л. Цветков. – Это был главный врач Советской армии Николай Нилович Бурденко. Он осмотрел палаты, поговорил с врачами. Я стоял поодаль, но все слышал. Он сказал: «Так у вас тут настоящий подпольный госпиталь, это же выигранное сражение!» Не считая гражданских лиц, русская больница спасла около тысячи бойцов и командиров советской армии. «Гораздо больше погибло, -- вспоминает В. Л. Цветков, -- смертность была очень велика, мы возили больше трупов, чем живых». Доктора Турбина арестовали на следующий день после освобождения Орла. Вместе с ним арестовали многих врачей, их держали в тюрьме несколько месяцев. Обвинение было такое: «Вы прислужники немецкой сволочи, немецких оккупантов», потом их освободили, слова генерала Бурденко оказали воздействие. Но доктора Турбина сместили с должности заведующего отделением, а на его место назначили другого, который приехал из эвакуации. Владимир Иванович стал рядовым врачом, за ним как за врагом народа установили слежку. О, как много было доносов, как его терзали, -- за то, что оставался в оккупации, за то, что работал с немцами, но более всего – за то, что не похож на других. На мемориальной доске, висящей перед входом в областную больницу, имени доктора Турбина нет, как нет и многих других имен. И в этом высшая правда: такие имена не могут утверждаться чиновниками, а должны быть написаны огненными скрижалями совсем в другом месте. Вот документы на школьной пожелтевшей бумаге в линеечку: «На ваше письмо от 31 мая 1946 года, в котором Вы выражаете желание поступить в число братии Троице-Сергиевой Лавры, я должен ответить, что вашу просьбу, к сожалению, удовлетворить нельзя, так как мы не имеем помещений и живем на частных квартирах. Наместник лавры архимандрит Гурий. 10 июля 1946 год, город Загорск. Троице-Сергиева Лавра». Справка от 10 декабря 1947 года. «Дана иеромонаху Никону (Владимиру Ивановичу Турбину) в том, что он имеет законный постриг и каноническое рукоположение в сан пресвитера. Архиепископ Орловский и Брянский Фотий». Мне помогли найти человека, который в начале 50-х снимал комнату в его доме на углу улиц Маяковского и Розы Люксембург. Тогда – тогда он был молодой геодезист, сейчас – одинокий пенсионер. По его признанию, доктор Турбин оказал огромное влияние на его жизнь. «Он был одинок, -- сказал мне Алексей Иосифович Платонов, -- я так и не понял его до конца. Он ходил в церковь. А это отталкивало от него. Люди боялись, боялись быть причисленными к Владимиру Ивановичу. А он не боялся советской власти, шел в церковь свободно». Чаще всего он молился в Богоявленской церкви, ее открыли при немцах в декабре 1941 года. Молился в алтаре. О, какое мужество, какую веру надо было иметь, чтобы на глазах у всех совершать православный обряд! Орловские храмы при немцах и при наших кишели доносчиками. А вечером, перед сном, он молился дома—была комната с иконами, где горели свечи и лампады, особенно в праздничные дни. -- Его лицо всегда было озарено каким-то внутренним светом, -- вспоминает Евгения Задернюк. Если он приходил в бедный дом и видел, что семья нуждается, он потихонечку отставлял под рецептом деньги. -- Бывало, придешь к ним, -- рассказывала покойная ныне Мария Александровна Святитская, -- а в окна очередной больной стучит. Старшая сестра, решительная женщина, говорит: «Ну, что, откажи, пусть попозже придут». -- Нет, нет, Леночка, я сделаю, приду, вернусь. Никогда голоса не повышал, никогда. Всегда ходил в черном, я не видела на нем белой рубашки. -- Семья как-то не вязалась с ним, -- сказал мне Алексей Платонов. – Он сам занимал большое место в природе. Обычные люди и с семьей не занимают столько места, а он был один. Зайдем на Троицкое кладбище, место успокоения семьи Турбиных. Войдем в церковь, где в самом центре можно увидеть икону Святителя Тихона Задонского, одного из самых почитаемых русских святых. Тихон Задонский родился в 1724 году и умер в 1783-м. Уже при жизни его называли Чудотворцем всея Руси. После смерти слава его росла. Народ издавна связывал святость с нетлением мощей. Убеждением, что мощи Святителя нетленны, были пронизаны все слои общества, включая аристократов. Большевики попытались сделать мощи Тихона Задонского орудием атеистической пропаганды. Вот с этим-то святым и оказалась таинственным образом связана жизнь доктора Турбина. В разгар гражданской войны в разоренных монастырях производили вскрытия святых мощей, чтобы доказать одурманенному народу, что он стал жертвой жадных попов и монахов. Не будем обращать внимания на стилистику того времени, шабаш прошел по всей России. 28 января 1919 года в Задонском Богородицком монастыре была вскрыта рака с мощами Тихона Задонского, о чем составили протокол, из которого следовало, что мощи оказались «горсткой выветрившихся костяшек». Летом 1959 года в Богоявленском кафедральном соборе произвели новый акт освидетельствования гроба со святыми мощами Тихона Задонского. Его инициировали областной партком госбезопасность, которые пригласили служителей церкви, которые, в свою очередь, пригласили доктора Владимира Ивановича Турбина. 28 июля 1960 года в «Орловской правде» появилась статья под названием «Ложь, шитая белыми нитками» – шедевр атеистической мысли того времени. Турбина называли гнусным лицемером, использующим церковь в средствах наживы, авторы скрывались скрылись под псевдонимами. Это был обвинительный приговор. Читая статью, испытываешь чувство стыда, они отрабатывали социальный заказ дьявола. Как долго существовало лицемерное, живущее по законам двойной морали общество, следы которого, как паутиной, опутали наши дни! В августе 1960 года в редакцию «Орловской правды» поступило письмо, которое и не увидело света. Турбин писал: «С 1933 года я был единственным в Орле врачом, выполнявшим ночные вызовы в дождь, в бурю и в метель. Они были необычайно трудны для меня, но по моей вине не погибло ни одного ребенка. Сотрудники «Орловской правды», оплевывая меня в газете, не захотели увидеть моего настоящего лица, а ведь я, возможно, спасал и их детей». У меня не было проблем с поиском людей, знавших доктора турбина. Это невероятно, но случайные прохожие, заслышав его имя, останавливались и подолгу говорили о нем, при этом их лица светлели. В городе Орле в 50 -- 60-е, 70-е годы ни герои социалистического труда, ни писатели, ни артисты и, конечно, ни партийные и советские деятели не знали такого уважения и любви, как скромный практикующий врач Владимир Турбин. Конечно, средства массовой информации его не жаловали. Народная память сохранялась самым надежным и веками проверенным способом – из уст в уста. -- Мощи Тихона Задонского были нетленны, рука была нетленна, мы все к ней прикладывались, -- вспоминает один из старейших священников Русской Православной Церкви. – Но права голоса мы не имели. Владимир Иванович Турбин очень переживал, его обвиняли в том, в чем он не был виноват. -- Это была тайная сторона его жизни, о которой почти никто не знал, -- сказала мне его племянница. – Когда монастырь в Задонске был разграблен и осквернен, мощи Святого Тихона Задонского перевезли в Орел, и Владимир Иванович имел отношение к хранению этих мощей. С Тихоном Задонским его многое связывало, икона с изображением этого святого всегда висела над его кроватью. А травлю в печати, на работе, везде он переносил достойно – как страдание, которое ниспослано всей России. В начале 50-х доктор Турбин заведовал отделением воздушно-капельных инфекций. Там лежали дети с дифтерией, скарлатиной и другими тяжелыми инфекционными заболеваниями. Лежали там и взрослые с брюшным и сыпным тифом, со столбняком, бешенством. Это были очень серьезные болезни, которые требовали от врачей высокой квалификации и всесторонних знаний. Владимир Иванович Турбин был великий врач, он лечил не только тела, но и души людей. Все-таки он принадлежал к роду потомственных православных священников, наследственные черты очень ярко проступали в его характере, поступках, в деяниях. Об этом мне говорили многие из тех, кто соприкасался с ним в жизни. Его противостояние сатанизму выразилось в монашеском постриге. Церковь благословила его оставаться в миру, и он жил в миру, как завещал Иисус Христос. -- По городу ходили слухи, что он тайно пострижен в монашество, -- рассказывал мне отец Стефан, протодиакон Никитской церкви, -- но даже нам, священнослужителям, говорить с ним об этом было неловко, да и нельзя. -- Не помню его праздно сидящим, без дела, – говорила его племянница Евгения Задернюк. – Он работал утром, днем и вечером. Он работал в больнице, принимал больных у себя – на улице Розы Люксембург был приемный кабинет, он ездил к тяжело больным на дом, преподавал в фельдшерской школе… Столько добрых дел, которые значатся за семьей Турбиных, -- спокойно и просто сказала мне его племянница, -- я равных не знаю. Уже одно то, что они воспитали восемь детей моей бабушки и еще троих от брата Алексея Ивановича, которого репрессировали… Они всех приютили, всем дали образование. Но они ведь не только для родственников старались – для всех, с кем сталкивала судьба. Имя Турбиных вошло в историю русской и мировой литературы, в историю русской и мировой драматургии. Но ведь у Турбиных были реальные прототипы! До последнего времени никому не приходило в голову задать вопрос: «А не орловские ли это Турбины?» Сегодня мы можем уверенно сказать: «Да, те самые». Корни рода Булгаковых, корни рода Турбиных находятся глубоко в Орловской земле. После долгих архивных изысканий впервые это установил краевед В. А. Власов.* Результаты его исследования поражают….. Прадедом М. А. Булгакова со стороны матери был причетник церкви села Глодиева Дмитровского уезда. Дед по линии отца, Иван Аврамович Булгаков, был священником в орловском уезде, откуда в мае 1879 года его перевели в кафедральный собор Орла. Через год он становится настоятелем кладбищенской церкви во имя Иоанна Крестителя, а ко времени рождения внука служил в Сергиевской кладбищенской церкви. Его жена Олимпиада Ферапонтовна, дочь причетника Смоленской церкви в Брянске, стала крестной матерью будущего писателя. Дед по материнской линии, Михаил Васильевич Покровский (1830 – 1894), после окончания Орловской духовной семинарии с 1854 года служил священником Николаевской церкви села Хотынец Карачевского уезда. Затем его перевели в Вознесенскую кладбищенскую церковь Карачева, а с 1860 года – в Казанскую церковь. Указом Священного Синода от 21 марта 1879 года священнослужитель Покровский был возведен в сан протоиерея. В течение нескольких лет он являлся гласным Карачевской городской думы, состоял председателем уездного отделения Орловского епархиального училищного совета и заведующим им же устроенной церковно-приходской школы при Казанской церкви. В. А. Власов установил, что в Карачеве трижды сгорал его дом со всем имуществом, а преждевременная смерть унесла первого и третьего сына. После очередного страшного пожара, когда в мае 1865 года выгорела половина Карачева, протоиерей Покровский более чем о собственном доме, заботился о восстановлении сгоревшей Казанской церкви. Он собирал пожертвования, дневал и ночевал у обугленных стен и уже осенью 1865 года начал богослужение. Его женой, спутницей жизни и вечной любовью была Анфиса Ивановна Турбина. В семье было девять детей. Она происходила из древнего рода Турбиных, «детей боярских». Имя одного из ее предков, Ануфрия Ивановича Турбина, упоминается в Ливенском разборном списке за 1666 год, а ее дед, И. А. Турбин, был священником села Троицкое Ливенского уезда. Она умерла в 1910 году в доме одного из своих сыновей, известного врача …. Покровского, ставшего прообразом профессора Преображенского, героя повести «Собачье сердце» -- *Статья В. А. Власова «Булгаковы, Турбины, Покровские» опубликована в орловском краеведческом издании «Вече» Июнь, 1991, № 5). того самого профессора, которого блистательно сыграл Евгений Евстигнеев в одноименном телевизионном фильме. Они жили в доме на Садовой, том самом доме, где разворачиваются основные события романа «Мастер и Маргарита», сегодня там музей. Протоиерей М. В. Покровский, отец Михаил, умер в 1894 году и был погребен у стен казанской церкви в Карачеве, где прошла большая часть его жизни. Боюсь думать, что стало с его могилой. Был памятник, но он не сохранился. В некрологе напишут: «Его совершенная нестяжательность, редкая доброта души, постоянная готовность помочь всякому нуждающемуся и замечательная находчивость и общительность – у всякого невольно возбуждали к нему симпатии и делали его популярным везде, где бы он ни являлся…» Одна из дочерей Михаила Васильевича Покровского и Анфисы Ивановны Турбиной станет матерью Михаила Афанасьевича Булгакова. Это о ней он напишет в «Белой гвардии»: «Мама, светлая королева, где же ты?» Варвара Покровская родилась в Карачеве 5 сентября 1869 года. После окончания Орловской женской гимназии она вернулась домой и два года работала учительницей в Карачевской прогимназии. Они познакомились в Орле и венчались в Карачеве, в Казанской церкви 1 июля 1890 года, Варвара Покровская и Афанасий Булгаков. Афанасий Михайлович Булгаков, отец писателя, учился в Орловской духовной семинарии. 1 сентября 1880 года в «Орловских епархиальных ведомостях» появилась статья семинариста пятого класса Афанасия Булгакова, она называлась «Судебная реформа в царствование Александра II». Вот цитата: «Суд нисколько не удовлетворял своему назначению быть карателем преступников, защитником угнетаемого, помощником и избавителем притесняемых вдов и сирот. Представители правосудия на основании того убеждения, что «до Бога высоко, до царя далеко», -- сами делали то, за что должны были карать других. В уверенности, что их поступки и действия могут быть легко скрыты, они несправедливостью и отступлением от закона старались достигать не удовлетворения закона, а своих личных целей и эгоистических расчетов… Отсутствие публичности и гласности делало наше судопроизводство секретным, причем легко было нарушить чужое право и уклоняться от исполнения своих обязанностей». *На этот факт впервые обратила внимание орловский краевед Л. В. Иванова. Железнодорожный путь через Хотынец был для них близким и родным. Из Карачева в Киев, где ее муж к тому времени стал доцентом кафедры истории духовной академии, она уезжала беременной. Сын Михаил родился в Киеве 15 мая 1891 года. Потом он удивительными словами воспоет этот город и не вспомнит о Карачеве, Хотынце, Ливнах, Орле. Как жаль! У Булгаковых родятся еще три девочки и два мальчика. И вот она вам, семья Турбиных! Не знаю, что заставляет меня складывать воедино имена Турбиных, Булгаковых, Покровских и того Булгакова, отца Сергия, который умер в Париже, он ведь тоже родом из Орловской губернии, и множество других русских имен, фамилий, семей, которые вырастают из прошлого. Может быть, то печальное обстоятельство, что мы удалены друг от друга. Сегодня нет более разобщенного народа в мире, чем русский народ. Что нам осталось, кроме воспоминаний? Что нам предстоит, кроме небытия? Но даже когда святости нет и в помине, все же есть Святая Русь! Она в душе каждого русского человека, запрятанная глубоко, до поры до времени, он и сам об этом ничего не знает. Если б узнал! В 30-е годы прозаик и драматург Михаил Булгаков был мало известен в провинции, а провинциальный врач Владимир Турбин, даже если и слышал имена из его произведений, вряд ли соотносил их со своим – мало ли однофамильцев на свете! Но если кто внимательно прочтет роман «Белая гвардия» и хотя бы отдаленно узнает биографию Владимира Турбина, по-настоящему еще не написанную, -- тот будет поражен мистическими совпадениями судеб и деталей жизни героя романа Алексея Турбина, прообразом которого был автор, Михаил Булгаков, и орловского доктора Владимира Ивановича Турбина. У обоих безоблачное гимназическое детство: у одного в Киеве, у другого в Орле. Оба выбрали основной профессией медицину: один учился в Киеве, другой в Харькове. Украина… Оба были сельскими врачами, кстати, оба диагносты об Бога! Вряд ли Владимир Турбин читал «Записки молодого врача», но он бы узнал себя. Тот работал в глуши смоленских лесов, этот – в степной глуши, в орловских Салтыках. Оба оказались в водовороте самых страшных испытаний, один в гражданскую, другой – в Великую Отечественную войну. Оба жили при немцах в оккупации и пытались мужественно противостоять, и потом были подвергнуты незаслуженной опале, которую выдержали достойно, не жалуясь. Какое сходство судеб, какая перекличка сквозь русское пространство и русское время! Какое поразительное самостояние духа! И потом: один уходит в писательство, другой в монашество, а это близко, почти рядом. И кружились над обоими бесы, но и ангелы летали тоже. А монашеская черная шапочка Мастера, -- он ведь думал, думал об этом! Странны и необычны были их судьбы… Когда слышу рассказы людей, знавших доктора Турбина, я вспоминаю роман Булгакова. «Белый гроб с телом матери снесли по крутому Алексеевскому спуску на Подол, в маленькую церковь Николая Доброго, что на Извозе. Когда отпевали мать, вишневые деревья и акация наглухо залепили стрельчатые окна. Отпели, вышли на гулкие плиты паперти и проводили мать через весь огромный город на кладбище, где под черным мраморным крестом давно уже лежал отец. И маму закопали. Эх… эх…» Символы интеллигентской России, которая уйдет навсегда: лампа под зеленым абажуром, кремовые шторы, стенные часы с башенным боем, запах хвои под Рождество, разноцветный парафин, горящий на зеленых ветвях, «лучшие на свете шкапы с книгами, пахнущие таинственным старинным шоколадом, с Наташей Ростовой, с Капитанской Дочкой», -- это ведь и символы нашей орловской семьи Турбиных. Сугробы, красная пятиконечная звезда Марс, горящая в мутном зимнем небе, любимые сестры и братья, окружавшие обоих с детства, нравственная чистота, унаследованная от древнего рода потомственных священников, лампадка перед рождественской елкой. И еще: штабеля трупов в институтском морге в Киеве и во дворе инфекционной больницы в Орле. Среди хаоса, смертей, травли, пыток, в мире, утратившем нравственные ориентиры, они сохранили человеческое достоинство. Советское общество к Турбиным относилось враждебно. Они представляли духовную элиту нации, которая при советской власти была не востребована. Между тем популярность Владимира Ивановича росла с каждым годом. К нему обращались за помощью из деревень и сел Орловской области, он никогда никому не отказывал. Обращались не только с инфекционными заболеваниями, он лечил от всех болезней. «Наша деревня, Нижний Хутор, -- сказала мне одна старушка, которая постеснялась назвать свое имя, -- ходила к нему вся, дети и взрослые. Он встречал так, что и представить невозможно». Владимир Иванович Турбин умер 22 апреля 1972 года. Хоронили на Троицком кладбище. «Я там присутствовал, -- сказал отец Стефан. – Ему в гроб втайне положили монашеские одеяния, и наш Орел обеднел без него». Этот очерк да поможет нам разобраться с комплексом общей вины за все, что произошло и продолжает происходить с Россией. Так случилось в нашем отечестве, что имена подлинных героев остаются в безвестности, зато псевдонимы бездарных клоунов и рассказчиков анекдотов знают все. Говорят, недавно где-то в Лужках появилась улица Турбина, но мы ее не нашли. Государство относилось к доктору Турбину с боязливой настороженностью и было готово в любой момент обрушить на него всю свою карательную мощь. Он выдержал испытание и выполнил назначение, которое от рождения до смерти заповедано каждому человеку, -- спасая других, спасти свою бессмертную душу. И если Бог есть Любовь, то вот она, Любовь, и вот она, Святая Русь, и вот он, пример ближним и дальним потомкам. |
Адрес: 302028, г. Орел, ул. 7 Ноября, д. 43. Телефон / Факс: 8 (4862) 43-46-71.
